Жулиу Рибейру - Плоть

–?Оставьте меня! Оставьте меня! Я так не хочу! – отчаянно молила Ленита прерывающимся голосом, задыхаясь, силясь вырваться – и все же ее удерживала неодолимая жажда забыться и отдаться.

Вдруг у нее подкосились ноги, руки бессильно упали вдоль тела, голова повисла – и она перестала сопротивляться, сделалась слабой, мягкой, пассивной. Барбоза поднял ее могучими руками, повалил на кровать, лег рядом, обнял, навалился мощным торсом на ее нежные груди, припал губами к ее губам.

Она не противилась и, будучи в бессознательном, полуобморочном состоянии, едва отвечала на жаждущие, трепетные поцелуи.

Время шло.

Барбоза не мог поверить в то, что происходит.

Разуверившись в женщинах, расставшись с женой, мизантроп, он оставил мир, уединился со своими книгами и научными приборами в медвежьем углу, на фазенде в сертане. Он покинул общество, изменил привычки, сохранив только, как реликвии прошлого, чистоплотность и опрятность в одежде. Жизнь у него протекала в ученых занятиях и размышлениях. Казалось, вот-вот он достигнет той спокойной ясности духа, о которой говорит Плавт, только при чтении книг – в разговоре с живыми и мертвыми. И вот, волею неисповедимой судьбы, на пути у него появляется молодая, красивая, умная, образованная, благородная, богатая девушка. И эта девушка влюбляется в него, внушает ответное чувство к себе – и вот он пленен и повержен. Мало того – вопреки всем ожиданиям, она совершает невероятный и абсурдный поступок, заявляется к нему в спальню, будит его и отдается ему... Она у него в объятиях – томная, безвольная, снедаемая вожделением, а он ласкает и целует ее... Но больше он ничего не может сделать! Не то чтобы его удерживали предрассудки, которых у него нет, или боязнь последствий, которых он уже не боится. Удерживает его неожиданный нервный срыв, физическая невозможность. Тщетно силится он сконцентрировать волю, чтобы успокоить нервы и подготовить организм...

Ощущая всю нелепость и смехотворность своего положения, он чувствует, как его прошибает пот, что руки у него похолодели,– и разражается рыданиями. Обезумев, он отталкивает Лениту и впивается себе в грудь ногтями.

–?Не могу! Не могу! – отчаянно стонет он.

Они поменялись ролями. Ленита почуяла какую-то холодность и отчужденность, но причины она не понимала и даже не подозревала о ней. В исступлении сладострастия, которое изменило ее до неузнаваемости, превратило в бесстыдную вакханку, в похотливую самку, Ленита вцепилась в Барбозу, обхватила его руками и ногами, как осьминог обхватывает жертву. Жадными, горячими губами она тянулась к его губам. В необоримом порыве чувственности она кусала ему губы, целовала гладкую поверхность зубов, сосала язык...

От наслаждения она учащенно, жарко, порывисто дышала. Ее наслаждение было интенсивным, исступленным, но... конечно же, неполным, ущербным.

А Барбозе хотелось встать, взять пистолет и размозжить себе череп.

Но мало-помалу спокойствие восстановилось. Барбоза почувствовал, что кровь спокойнее заструилась по жилам, что сладостное тепло разливается по всему телу, что плотское влечение пробуждается и настойчиво требует своего.

Мигом избавился он от минутной слабости и ощутил себя сильным и мужественным.

В неистовом порыве похотливого самца – более того, мужчины, стремящегося избавиться от унизительной слабости, Барбоза вновь перешел в наступление, сжал девушку в объятиях и зарылся головой в шелковистую и ароматную волну ее распустившихся волос.

–?Ленита!

–?Барбоза!

И победоносный поцелуй подавил жалобный крик девушки, расстающейся с девственностью...

Последовала буря необузданных, хмельных, исступленных ласк. Тела сближались, сплетались, становились единым целым. Плоть входила в плоть. Содрогание отвечало на содрогание, поцелуй на поцелуй, укус на укус.

Посреди этой бури наслаждения то и дело раздавались сдавленные крики, сладострастные стоны, утомленное, учащенное дыхание.

После долгого, глубокого вздоха последовала продолжительная тишина.

За нею вновь началась жаркая, яростная, животная, исступленная борьба...

В оконную щель пробился лучик света.

Настало утро.

–?Пусти меня! Пусти меня, Барбоза! Мне надо идти – светает уже.

–?Нет, нет! Погоди! Это луна светит, а не солнце.

–?Нет, я пойду! Пусти меня, пусти!

Сделав резкое усилие, Ленита высвободилась из объятий Барбозы и встала с постели.

В проеме полуоткрытой двери на мгновение промелькнула неясная тень. Потом и она исчезла.

Барбоза поднялся, быстро оделся, вышел из комнаты, запер дверь и положил ключ в карман.

Ленита у себя в спальне услышала его гулкие, удаляющиеся шаги.

Девушку лихорадило, голова у нее пылала и кружилась. Перед глазами непрестанно возникали светящиеся круги, без конца расширявшиеся и переливавшиеся всеми цветами – от темно-зеленого до медно-красного. Горло горело, губы потрескались.

В пустой комнате Барбозы лучик света, пробивающийся сквозь щель окна, упал на растерзанную постель. На смятых простынях виднелись свежие, влажные, алые пятна крови.

–?Какое чудесное утро! – воскликнул полковник, приближаясь к входной двери.– Погодка замечательная! Эй! Жасинту!

–?Что прикажете, хозяин? – отозвался старый негр.

–?Где народ?

–?Рис собирает, хозяин.

–?А Мандука где?

–?Сынок ваш велел оседлать рыжего коня да в город поскакал.

Полковник всей грудью вдохнул свежий утренний воздух. Он прекрасно выспался, боли ночью его не беспокоили, и потому он пребывал в превосходном расположении духа. Хотелось с кем-нибудь поболтать, пооткровенничать.

–?Только собрался я с кем-нибудь побеседовать – и вот, на тебе: Мандука в город потащился, а Ленита до сих пор бока отлеживает! Ну и ну! Ладно, съезжу-ка я на кофейную плантацию.

И он велел запрячь старую, смирную кобылу и поехал на кофейную плантацию, что делал не так часто – пару раз в год.

Воротился он к полудню. Барбоза еще не приехал, Ленита еще не вставала. Хотелось есть. Он велел накрыть на стол. Пока готовили завтрак, он подошел к спальне Лениты и постучался.

–?Что случилось? – спросил он.– Нездоровится, что ли?

–?Да нет, все в порядке. Просто спать хочется,– ответила девушка.

–?Ты что, все еще спишь?

–?Вы меня разбудили.

–?Знаешь что? Вставай, составь-ка мне компанию. Мандука уехал куда-то. Я еще не завтракал, а завтракать одному неохота.

–?Сейчас иду.

–?Ну, я жду. Иди скорее, а то у меня уж живот подвело.

Через полчаса Ленита вышла. Она была бледная и осунувшаяся. Веки у нее покраснели, под глазами темнели круги. На плечах у нее была шубка. Время от времени она вздрагивала от озноба. Вяло подойдя к столу, она будто нехотя села.