Жулиу Рибейру - Плоть

Нет, быть того не может! Ленита здесь, за столом, напротив него; никуда она не уезжала...

Он поднял голову, открыл затуманенные глаза, но увидел перед собой лишь креолку-горничную, которая лениво отгоняла мух пучком дикого розмарина.

Барбоза снова повесил голову и предался горестным думам, как будто ему доставляло удовольствие бередить кровоточащую, незаживающую рану.

Какое безумие!

Когда-то у него были десятки любовниц и законная жена, он глубоко изучил капризную, невротическую, переменчивую, алогичную, фальшивую абсурдную натуру самки человеческого рода, хорошо знал женщину, ее матку, ее плоть, ее немощный мозг, порабощенный плотью, управляемый маткой,– и так глупо, так нелепо, словно неопытный молокосос, угодил в сети женских чар!

Время шло. Ужин остыл.

Барбоза встал.

–?Ужинать не станете, хозяин? – уныло спросила чернокожая кухарка, следившая за ним у двери, ведущей в коридор.

–?Нет, Рита. Не хочется. Болен я.

Он вышел на крыльцо. Вид перед ним открывался широкий, но безжизненный, словно труп.

За грудиной болело, дышать было тяжело.

Хотелось плакать. Он надеялся, что слезы облегчат ему душу. Но глаза оставались сухими и воспаленными.

В неподвижности вековых деревьев, в бесстрастном спокойствии желтых склонов ему виделось враждебное. Это величественное равнодушие раздражало его, словно издевка над его душевными муками.

Все напоминало ему о Лените. В передней он вспоминал их первую встречу, когда его мучил приступ мигрени; в саду – как он впервые заговорил с ней; на простиравшемся перед его глазами лугу – как они вместе ходили на прогулку; в близлежащем лесу он вспоминал охоту, птиц, агути, кабанов, гремучую змею... Ох уж эта змея!!! Почему Ленита не умерла от ее укуса?! Зачем он спас ее от смерти? Если бы она тогда умерла, то у него бы осталась лишь светлая печаль, а не мучительные воспоминания, которые казались ему хуже смерти.

Стемнело...

Сумрак и безмолвие беспощадно напоминали ему темноту и безмолвие сладострастных ночей, которые больше не вернутся,– и чувство одиночества стало еще мучительнее.

Ему пришла в голову мысль о самоубийстве.

–?Еще рано,– решил он.– Подождем.

Войдя в спальню, он лег, впрыснул себе морфию и заснул.

Механизм для сахароварни прибыл вовремя. Барбоза рьяно взялся за работу. Разобрал и собрал механизм он самостоятельно. Сделался и плотником, и каменщиком, и слесарем, и механиком – в общем, и жнец, и швец, и на дуде игрец.

Днем он искал забвения в работе, ночью – в морфии.

Ремонт завершился и варка сахара возобновилась.

Барбоза взял себя в руки и принялся руководить работами. Сахар удался на славу.

–?Вот как! Ну и ловкий же у меня парень! – восхищался полковник.– Спорится у него работа! Да кому бы в голову пришло, что он так быстро превзойдет меня в варке сахара, которой я занимаюсь чуть ли не с пеленок? Вот что значит образованный человек. И... все-таки кое-что меня тревожит. Раньше он был не таков – его как будто подменили. Ох уж эта Ленита...

В первой половине октября негритенок привез из города корреспонденцию, среди которой оказались два письма, надписанные округлым и изящным женским почерком.

Они были от Лениты.

Барбоза тут же признал ее руку.

Одно письмо было адресовано ему, другое – полковнику.

Барбоза взял свое письмо, дрожащими руками вскрыл и, побледнев, начал читать.

В письме говорилось:

Сан-Паулу, 5 октября 1887.

Глубокоуважаемому сеньору Мануэлу Барбозе.

Дорогой учитель!

Вернувшись на фазенду, Вы наверняка удивились моему внезапному отъезду.

Наверняка Вы пытались его объяснить, но не смогли. Я тоже. Мне вспоминаются слова Спинозы: «Наша иллюзия свободного выбора возникает оттого, что мы не знаем мотивов, которые нами движут». Касательно моего отъезда я могла бы сказать, что сделала свободный выбор. Я слишком женщина, я fantasque [26].

Кому под силу объяснить женские капризы? Гораздо лучше non ragionar di lor [27], а оставить все как есть, пустить на самотек!

Что представляла собою моя жизнь с тех пор, как я приехала на фазенду? Я и сама-то не знаю.

Учиться я не училась – знаний у меня и без того предостаточно, и я позволила себе роскошь побыть невеждой, стать немножечко женщиной.

Но куда там! Всякие знание наказуемо. Наука – это плащ Деяниры: раз надел – уже не снимешь. Начнешь срывать, а на коже остаются лоскутки – педантизм.

Доказательством этому служит то, что я Вам пишу, ибо мне не устоять перед соблазном поделиться впечатлениями, побеседовать немного с тем, кто меня понимает.

Как мне порою недостает наших занятий, наших споров, в которых рассеивался мрак моего невежества при свете Ваших глубочайших познаний!

Ах, прошлое, прошлое! Мы были словно две заблудившиеся планеты, которые встретились в отдаленном уголке вселенной, которые двигались вместе, пока их орбиты были параллельны, а потом пути у них разошлись.

Перейдем теперь к делу.

Сан-Паулу ныне – крупный город, насчитывающий не менее шестидесяти тысяч жителей.

День ото дня разрастается он на север, на юг, на восток, на запад – и не только разрастается, но и хорошеет.

В первую очередь сносят ужасные халупы конца прошлого века, дабы расчистить место для современных зданий со всеми удобствами. Особняки переходного периода, построенные на деревенский манер, безвкусные, тяжеловесные, вульгарные, но построенные на века – истинный бич города – в обозримом будущем вряд ли исчезнут. В последние пять лет, однако, много строит архитектор Рамус ди Азеведу, а также итальянец Пуччи и другие иностранцы. Их творения – подлинные создания искусства. Мне очень нравится здание казначейства, которое теперь возводит Рамус ди Азеведу. Это строение составит честь городу Сан-Паулу строгостью и изяществом стиля, а также прочностью, которой оно исполнено от глубочайшего фундамента до высокой башенки. Эта громада отличается необычайной гармонией и органическим единством, без всякого изъяна, и совсем не оседает. Силы небесные! Кто хоть раз это видел, тот никогда не забудет. А дворец правительства – постройка того же зодчего! Улицы и проспекты, которые спроектировал сеньор Флоренсиу ди Абреу, таковы, что Елисейские Поля им в подметки не годятся, извините за вольное сравнение. А вот старинные, легендарные, исторические постройки иезуитов зачем-то снесли и возвели на их месте что-то невообразимое. Уж не знаю, почему не снесли заодно и часовню... Сеньор Парнаиба раскрыл тайны иезуитской крипты, взломав дверь этой часовни. Слева от себя входящий ясно видит шесть могил, шесть катакомб, устроенных в стене – в два яруса, по три захоронения в каждом. Интересно, туда помещали покойников или замуровывали живых, следуя ужасному закону наследников Лойолы? Правительству провинции и местному правящему епископу, без сомнения, надлежит отдать распоряжение вскрыть эти гробницы, где наверняка найдутся важные документы, проливающие свет на историю провинции.