Иосиф Опатошу - В польских лесах

— Послушай, — перебил его Мордхе, — я голоден как собака, а идти домой не хочется. Ты не знаешь, где здесь можно достать что-нибудь перекусить?

— Конечно, знаю! Идем, я тебе покажу! — Шмуэл потянул Мордхе за рукав, и молодые люди двинулись по улице.

Они зашли на рынок. Лавочники, полусонные, сидели у дверей, жевали свои бородки, усы и смотрели на пустую площадь, посреди которой стояла старая церковь с двумя высокими башнями. Башни упирались в небо крестами. Вокруг базара разместились маленькие выбеленные домики, и казалось, что огромная старая церковь, на фоне которой домики выглядели еще меньше, попала сюда по ошибке.

Толпа мальчишек пробежала по базару, задрав головы вверх; они смотрели на кресты, поскольку считали, что церковь с каждым днем понемногу все глубже уходит в землю.

У ратуши стояли и разговаривали несколько евреев с тросточками под мышкой.

К ним вышел торговец хлебом с соломинкой во рту, вынул цветной платок и развернул его; все взяли по нескольку зерен и, разглядывая, судили об их качестве.

Было тихо. Куры лениво прогуливались по базару, рыли землю лапками, клювами. Молодой петушок дерзко закукарекал, нахохлил маленький красный гребешок и погнался за старой курицей.

Торговцы хлебом смотрели вслед петушку, который гнал курицу и исчез с нею за церковью. Скоро прилетели голуби, нарушив тишину своим воркованием. Они спокойно плавали в воздухе; белый и серый цвет их перьев ласкал глаз.

— Вот мы и пришли! — провозгласил Шмуэл.

Они вступили в полутемный коридор. В нос им тотчас ударил запах вина и меда. В кабачке стоял хозяин с подоткнутыми под пояс полами и выкачивал вино из бочки в ведро. На стене висел порыжевший портрет Наполеона. Пол был чисто вымыт. Через открытую дверь, которая вела в соседнюю комнату, видно было, как пожилой еврей в ермолке играл в шахматы с подростком. За круглым столом сидели двое поляков и пили вино из стаканов. Шмуэл с Мордхе уселись в стороне. Никто к ним не подходил, хотя Мордхе постучал по столу:

— Дяденька, можно у вас чем-нибудь перекусить?

— Что желаете? — спросил еврей, не переставая выкачивать вино, и начал перечислять нараспев: — Свежая жареная уточка, гусятина…

— Дайте половину утки! — перебил Мордхе, не дав ему перечислить полный список блюд. — И бутылку кислого вина!

Еврей закрыл кран бочки, посмотрел пристально на Мордхе и вышел из комнаты.

Через несколько минут вошла девушка с завитками волос над веселыми глазами, накрыла на стол и принесла хорошо зажаренную, еще дымящуюся, вызывающую аппетит утку.

Они выпили по рюмке вина, обмакивая куски белого хлеба в соус, ели с жадностью, как после продолжительного поста. Шмуэл скоро насытился, пришел в хорошее настроение, осмотрелся кругом, не подслушивает ли кто-нибудь, и тихо начал:

— Знаешь, я уже давно хотел с тобою поговорить, но как-то все не приходилось. Я несколько раз замечал, что ты будто удивляешься тому, что со мной стало…

Шмуэл ближе придвинулся к Мордхе, еще раз оглянулся, наморщил лоб. Казалось, он колебался — говорить или нет.

— Ну, слушай. — Шмуэл откашлялся и задумался, не зная, с чего начать. — Если ты даже не согласишься со мной, прошу меня не перебивать! Я не желаю сбить тебя с пути истинного, Боже сохрани! Я только хочу тебе рассказать, как я, твой бывший учитель, приобщивший тебя к хасидизму, убедился, что все это чепуха! Ты уже заранее корчишь гримасы? Не торопись! Рабби Меир тоже шел за своим учителем Элишей бен Авуей, когда тот нарушал субботу, ездил верхом на лошади, и при этом изучал у него священные книги! Что ты на меня так смотришь?

— А ты считаешь, что можешь сравнивать себя с Элишей?!

— Это просто неудачный пример! — Шмуэл втянул голову в плечи и странно усмехнулся. — Но ты ведь понимаешь, о чем я думаю? Хочу тебя заверить, — он выпрямился и вдруг стал серьезен, — что, если тысячи хасидов оставляют жен и детей без гроша, а сами уходят жить к ребе, тут есть о чем поразмышлять… Большинство из них иногда не знают даже, кто такой ребе! Знают только, что у ребе они будут свободны от забот о хлебе насущном, получат готовую пищу, в рюмке водки тоже не будет у них недостатка. Зачем тогда сидеть с женой и детьми и мучиться от житейских неурядиц, когда возможна столь легкая жизнь? И если б хасиды хоть изучали священные книги! Они и этого не делают! Попробуй сидеть и изучать в хасидской синагоге Библию — на тебя посмотрят как на вольнодумца, а если ты бедный парень, тебе и пощечин надают. Это не раз уже случалось! И «двор», со своей стороны, прав, что не разрешает вчитываться в Библию. Если ты изучаешь пророков, ты невольно отходишь от хасидизма, перестаешь верить в ребе как в святого!.. Когда польский ксендз, прости за сравнение, находит у крестьян Библию, он ее отнимает. А почему? Да потому, что поп, так же как и «двор», боится: если крестьянин будет изучать Библию, он перестанет верить в ксендза.

Шмуэл выпил рюмку вина и продолжал:

— «Зоар» [39] «Зоар» — основная книга каббалы, средневекового еврейского мистического учения. для них священнее самой Торы! А «Зоар», ты думаешь, они постигли? Для них это вроде лекарства — читать «Зоар», даже если его не понимаешь! Истинному еврею, который верит в единство Божие, запрещено изучать «Зоар». По «Зоару» выходит, что евреи веруют в триединство. Если еврей каждый день повторяет «верую», как он может допустить мысль, что «Господь, Бог наш, Господь единый» — един в трех лицах? Если говорят об «отце» и «матери» Бога, так чем же мы лучше христиан? Я тебя спрашиваю, не язычество ли это? Если Бог благословенный, по их учению, наделен телом, чувствует, как человек, да простится мне это сравнение…

Мордхе не понимал улыбки, которая искривила левую половину лица Шмуэла, не мог ему простить, что он только что зло оклеветал «Зоар», и страдал от того, что не может ему ответить. Он был уверен, что Шмуэл неправ, что дело идет не о вопросе, который нужно охватить умом, — нет, Шмуэл для этого слишком умен! Он чувствовал, как томится в нем все, восстает, кричит, но он не в состоянии был сплотить отдельные мысли в стройную систему так, чтобы другой мог их постигнуть. «Для того чтобы освободиться от телесного, — думал он, — срывали одежду за одеждой, пока не оставалась одна только „бесконечность“, а ищущие умы пошли еще дальше, лишь бы человек, сохрани Боже, не обрел чего-нибудь телесного. Какая же тут может быть речь о язычестве?»

Мордхе схватил Шмуэла за руку. В нем неожиданно заговорило упрямство, и, вместо того, чтобы промолчать, он, скривившись, словно от физической боли, произнес то, чего совершенно не думал:

— Что такое ты говоришь? То же самое мы встречаем не только у пророков, но даже и у танаев! [40] Одно из поколений талмудических мудрецов. И если Господь показал Моше, как завязывается узел тфилин, кто-то может начать утверждать, что и Сам Господь возлагает тфилин?