Эмиль Золя - Собрание сочинений в двадцати шести томах. т.18. Рим

— Вы собираетесь нынче вечером на прием к князю Буонджованни? — спросил граф. — Для иностранца это весьма любопытно, советую вам не упускать такого случая.

— Да, я получил приглашение, — ответил Пьер. — Его мне передал один из моих друзей, Нарцисс Абер, атташе нашего посольства, он даже обещал провести меня туда.

Действительно, в тот вечер должно было состояться празднество во дворце Буонджованни на Корсо, один из тех великолепных балов, что бывают не чаще двух-трех раз в году. Говорили, что этот званый вечер по случаю помолвки Челии, молоденькой княжны, должен все затмить своей пышностью и блеском. Ходили слухи, что старого князя сначала чуть было не хватил апоплексический удар, что в припадке гнева он дал дочери пощечину, но в конце концов, уступив ее спокойному и непреклонному упорству, вдруг согласился на ее брак с лейтенантом Аттилио, сыном министра Сакко; в салонах Рима, в светских кругах и в кругах церковников все были потрясены этим известием.

Граф Прада весело продолжал:

— Уверяю вас, зрелище будет великолепное! Я искренне рад за моего кузена Аттилио, он очень порядочный, славный юноша. И я ни за что не хочу пропустить той минуты, когда в старинные залы князей Буонджованни войдет мой любезный дядюшка Сакко, которому наконец-то удалось подцепить портфель министра земледелия. Эффект будет необыкновенный, потрясающий… Мой отец, который все принимает близко к сердцу, признался мне, что он всю ночь глаз не сомкнул.

Тут граф внезапно спохватился:

— Смотрите-ка, уже половина третьего, а до пяти часов поездов не будет. Знаете что? Поедемте в Рим вместе, в моей коляске!

Но Пьер запротестовал:

— Нет, нет, благодарю вас! Я обещал пообедать с моим другом Нарциссом и боюсь опоздать.

— Да вы нисколько не опоздаете, напротив! Мы выедем в три часа и еще до пяти будем в Риме… Нет ничего красивее этой дороги, когда день клонится к вечеру, мы увидим чудесный закат солнца, я вам ручаюсь.

Он так настаивал, что священник, покоренный его любезностью и хорошим настроением, должен был уступить. Они приятно провели еще с полчаса, беседуя о Риме, об Италии, о Франции. Потом поднялись на минуту во Фраскати, где графу надо было повидаться с подрядчиком. Наконец, ровно в три часа, они тронулись в путь, усевшись рядом и удобно покачиваясь на мягких подушках коляски; лошади бежали легкой рысцой. Действительно, дорога в Рим по безбрежной, голой Кампанье, под необъятным сводом ясного неба, была необыкновенно красива в этот чудесный, прозрачный осенний день.

Сначала экипаж быстро катил под гору, по склонам Фраскати, между виноградниками и оливковыми рощами. Извилистая мощеная дорога была пустынна: изредка попадались крестьяне в старых войлочных шляпах, белый мул, ослик, впряженный в повозку; только по воскресеньям сюда, в придорожные кабачки, стекается народ, и работники на досуге угощаются козлятиной, запивая ее местным вином. На повороте коляска проехала мимо большого фонтана. Стадо овец, спускаясь к водопою, ненадолго загородило дорогу. И все время за пологими холмами необозримой рыжей Кампаньи в лиловатой вечерней дымке виднелся далекий Рим, он мало-помалу как бы погружался в землю, по мере того как экипаж спускался с горы. Вскоре на самом горизонте осталась лишь узенькая серая полоска с белыми пятнышками освещенных солнцем фасадов. Потом и она исчезла, потонула за волнистой линией полей.

Теперь коляска катила по равнине, оставив позади Альбанские горы, и повсюду — справа, слева, впереди — расстилалось безбрежное море лугов и пастбищ. Вдруг Прада воскликнул, взглянув на дорогу:

— Смотрите-ка, вон там, впереди, идет наш сегодняшний знакомец, тот самый Сантобоно!.. Ну и молодчина, как быстро шагает! Мои лошади с трудом догоняют его.

Пьер высунулся из коляски. Это действительно был священник из церковки Санта-Мариа-деи-Кампи, рослый, плечистый нескладный мужчина в длинной черной сутане. В нежном, золотистом освещении его фигура резко выделялась черным пятном, и он шел мерным шагом, упорно и неотвратимо, как сама судьба. В правой руке он нес что-то вроде корзинки, но издали это трудно было разглядеть.

Когда экипаж наконец поравнялся с путником, граф велел кучеру придержать лошадей и окликнул Сантобоно:

— Здравствуйте, падре! Как поживаете?

— Очень хорошо, господин граф, весьма благодарен.

— Куда это вы так спешите?

— Иду в Рим, господин граф.

— Неужели в Рим? Так поздно?

— О, я доберусь туда немногим позже вас. Я привык ходить пешком, так и деньги целее будут.

Он отвечал, не сбавляя ходу, едва повернув голову, и шагал рядом, вровень с коляской. Прада, довольный встречей, тихо шепнул Пьеру:

— Погодите-ка, он нас позабавит дорогой.

Потом громко предложил:

— Раз уж вы идете в Рим, падре, садитесь в коляску, для вас найдется местечко.

Сантобоно, не заставив себя просить, тотчас же согласился.

— С удовольствием, господин граф, весьма благодарен!.. Так и башмаки целее будут.

Он уселся на передней скамейке, смиренно отказавшись от места рядом с графом, которое ему вежливо предложил Пьер. Теперь можно было рассмотреть, что Сантобоно нес с собой небольшую корзинку с фигами, заботливо уложенными и прикрытыми листьями.

Лошади вновь пустились вперед крупной рысью, и коляска быстро покатила по ровной, гладкой дороге.

— Так вы направляетесь в Рим? — спросил граф, чтобы заставить священника разговориться.

— Да, да, я несу его высокопреосвященству, высокочтимому кардиналу Бокканера корзиночку с фигами из моего сада, последними в этом сезоне, я обещал сделать ему этот скромный подарок.

Поставив корзинку себе на колени, он бережно держал ее своими грубыми, узловатыми руками, точно хрупкое и редкостное сокровище.

— Ах, это знаменитые фиги с вашей смоковницы! Я знаю, они просто тают во рту… Но вам так неудобно, нельзя же держать их на коленях до самого Рима. Дайте-ка сюда корзинку, я положу ее в откидной верх.

Но священник заволновался и прижал к себе корзинку, ни за что не соглашаясь с ней расстаться.

— Весьма благодарен! Весьма благодарен!.. Она нисколько меня не стесняет, мне так удобнее, зато уж с фигами ничего не случится.

Прада очень забавлялся, видя, как дорожит Сантобоно плодами своего сада. Он спросил, подтолкнув Пьера локтем:

— А кардинал очень любит фиги?

— Ах, господин граф, его высокопреосвященство их обожает. В прежние годы, когда он проводил лето здесь, на вилле, он изволил кушать фиги только с моей смоковницы. Сами понимаете, как мне приятно доставить удовольствие его высокопреосвященству, раз уж я знаю его вкус.

Тут он бросил на Пьера пронизывающий взгляд, и граф счел нужным их познакомить.