Жорис-Карл Гюисманс - Собор

Затем единорог — одно из самых удивительных созданий мистического естествознания.

«Единорог — зверь зело свирепый с телом большим и дебелым, наподобие коня; обороняется он рогом толстым, длиной в половину туаза, таким острым и твердым, что нет вещи, которой он не проткнет… Кто хочет его поймать, пусть приведет девственницу в известное место, где зверь этот пасется. Едва увидит ее единорог, коли девственна она, ляжет к ней на колени, зла же никакого не сотворит, и там уснет; тогда придут ловцы и убьют его… Коли же не девственна она, единорог нимало не приляжет рядом с ней, но убьет девицу порочную, девства не сохранившую».

Отсюда следует, что единорог относится к соответствиям непорочности, так же как и другое весьма удивительное животное, о котором поведал святой Исидор, — порфирион.

У него одна лапа, как у куропатки, другая же лапчатая, как у гуся; отличается он тем, что оплакивает супружескую измену и так любит хозяина, что, если узнает об измене его жены, от сострадания умирает у него на груди. Вот и вымерла эта порода очень скоро!

— Так-так, — шептал Дюрталь, снова роясь в бумагах, — посмотрим, нет ли у нас еще каких баснословных тварей.

Нашел он вивру, род феи, полуженщину-полузмею, зверя чрезвычайно свирепого, прелукавого и безжалостного, уверяет святой Амвросий {92} ; нашел мантикора, у которого человеческое лицо, ультрамариновые глаза, малиновая львиная грива, хвост скорпиона и крылья орла; он ненасытен до человеческой плоти; леонкрот, рождаемый от самца гиены и львицы, имеет тело ослиное, ноги оленьи, грудину хищного зверя и верблюжью голову со страшными зубами; фаранда, по Гуго Сен-Викторскому, ростом с быка, голова у него при виде сбоку оленья, шерсть медвежья, и он меняет окраску подобно хамелеону; наконец, самый нелепый — морской монах: Винцент из Бове учит, что грудь у него покрыта чешуей, а вместо рук плавники, усеянные крючьями, голова с тонзурой, как у монаха, а морда вытянута в рыбью.

Есть в бестиарии и другие выдуманные чудища: взять, к примеру, хоть химер или гаргулий, ублюдочные создания, которые материализуют грехи, изблеванные, исторгнутые из места святого; они напоминают прохожим, изливая на них из глоток водопады грязных стоков, что вне Церкви нет ничего, кроме духовных нечистот и душевной клоаки! Все по верхам, думал Дюрталь, закуривая сигарету, но этого, кажется, хватит; да и вообще с точки зрения символики эта часть зверинца не особенно интересна; все эти монстры — что вивра, что мантикор, что леонкрот, что фаранда, что морской монах — одно и то же: все воплощают злого духа.

Он поглядел на часы. Ну что ж, решил он, до ужина есть еще время проглядеть некоторых настоящих животных. Он стал листать перечень птиц.

Петух, читал он, молитва, бдение, проповедник, Воскресение, потому что он первым пробуждается на заре. Павлин, которому, по словам одного средневекового автора, дан «дьявольский глас и ангельский хвост», допускает самые противоречивые мысли о себе. Он представляет гордыню, по Антонию Падуанскому — бессмертие, а бывает, опять же бдение, благодаря глазкам, которыми усеяны его перья. Пеликан — образ боговидения и милости, а по святой Маддалене Пацци — любви; воробей — уединение в покаянии; ласточка — грех; лебедь по Рабану Мавру — гордыня, а по Фоме из Катенпре — уединение и усердие; на соловья святая Мехтильда указывает как на боголюбивую душу, и та же святая уподобляет жаворонка тем людям, что с весельем творят благие дела; заметим еще, что в Бурже на витражах жаворонок, или джурбай, свидетельствует о вспоможении недужным.

А вот другие птицы, места которым отводит Гуго Сен-Викторский. У него коршун обозначает алчность, ворон — клевету, сова — ипохондрию, филин — невежество, сорока — болтливость, удод — нечистоту телесную и дурную славу.

Все это довольно путано, вздохнул Дюрталь, боюсь, с млекопитающими и с другими зверями будет то же самое.

Он подобрал вместе несколько листков. Бык, ягненок, овца — все они уже пристроены; барашек прообразует кротость, незлобие, а святой Пахомий {93} видит в нем воплощение монаха, точно исполняющего послушание и любящего братьев своих. А вот святой Мелитон приписывает страусу смысл лицемерия, носорогу — могущества века сего, пауку — бренности человеческой; добавим, кстати, что в классе членистоногих рак выражает ересь и синагогу, потому что пятится назад и отступает на пути блага. В ряду рыб кит — символ погребения, а вышедший из него на третий день Иона — символ воскресшего Иисуса Христа; среди грызунов бобр служит образом христианской осмотрительности, ибо, гласит легенда, когда его преследуют охотники, он вырывает зубами из себя карман с бобровой струей и швыряет в неприятеля. По той же причине он выражает собой евангельское изречение, предписывающее вырвать член, соблазняющий тебя и служащий к твоей погибели. Теперь подойдем к клетке с хищниками и задержимся перед ней.

По Гуго Сен-Викторскому, волк есть жадность, а лиса — лукавство; Адамантий видит в кабане ярость, а в леопарде — гнев, коварство и дерзость; гиена, произвольно меняющая пол и в точности подражающая голосу человека, — живой состав лицемерия, ну а барс, как показано святой Хильдегардой, по причине красоты своей пятнистой шкуры служит знаком тщеславия.

Ни к чему сейчас обращать особое внимание на быка, тура и буйвола: все посвященные помещают в них грубую силу и гордость; козел и свинья — ну, это сосуды похоти и всяческой нечистоты.

С ними эту честь делит жаба — мерзкая тварь, одежда дьявола, который принимает ее облик, когда является святым, например, святой Терезе. Что же до ни в чем не повинной лягушки, к ней было такое же дурное отношение, как и к жабе, из-за сходства двух амфибий.

Гораздо лучше репутация оленя: у святого Иеронима и Кассиодора {94} это пример христианину, побеждающему грех покаянием или мученичеством. В псалмах олень — изображение Бога; он же — язычник, желающий святого крещения; наконец, легенда приписывает ему яростную ненависть к змею, то есть к дьяволу: он-де нападает на змей, где ни встретит, и пожирает их, но умирает, если затем три часа останется без питья; поэтому после такой трапезы тотчас же бежит в лес в поисках водного источника, утоляет жажду и становится моложе на несколько лет. На козу подчас смотрели дурно, смешивая с козлом, но чаще козочка обозначала Возлюбленного из Песни Песней, так как с ней Его сравнивает Невеста. Еж, прячущийся в норах, по святому Мелитону, подражает грешнику, а по Петру Капуанскому — кающемуся. Далее, конь отмечен Петром Певчим как существо тщеславное и превозносящееся, в противоположность быку, который весь — серьезность и простота. Но не следует все же забывать, что вопрос этот запутан, потому что святой Эвхер смотрит на коня совсем в другом свете, уподобляя его святому, а вот аноним Клервоский и коня, и быка отождествляет с Сатаной. Ничуть не лучше относится Гуго Сен-Викторский к несчастному ослу: он наделяет его глупостью, Григорий Великий — леностью, а Петр Капуанский обвиняет в похотливости; впрочем, надо заметить, что святой Мелитон по причине ослиного смирения связывает его с Христом, а экзегеты утверждают, что ослятя, на котором Господь въехал в Иерусалим, служит образом язычников, ослица же, родившая его, изображает иудеев.