Кнут Гамсун - Парижские этюды

— Благодарю васъ, monsieur!

Въ теченіе трехъ недѣль я ежедневно покупалъ у него по карандашу. Этотъ человѣкъ до того привыкъ ко мнѣ, что протягивалъ мнѣ уже издали карандашъ; да, онъ даже бралъ на себя трудъ отыскивать для меня самые лучшіе изъ своихъ карандашей. Но онъ ничего не говорилъ мнѣ, кромѣ: «благодарю васъ, monsieur.»

Наконецъ, въ одинъ прекрасный день онъ сказалъ:

— Радуюсь, monsieur, что вы именно у меня нашли такой сортъ карандашей, какой вамъ нравится.

А я въ этотъ день купилъ у него уже 21-й карандашъ.

Я сижу какъ-то вечеромъ въ большомъ ресторанѣ и просматриваю иллюстрированные журналы. Отворяется дверь и входитъ дама. Она съ минуту стоитъ посреди залы и осматривается вокругъ. Она необыкновенно красива, да, необыкновенно красива, но ея выкрашенные въ яркій, рыжій цвѣтъ волосы обличаютъ въ ней даму полусвѣта, и манеры ея вызывающи и высокомѣрны. Она повертывается ко мнѣ и говоритъ:

— Будьте такъ любезны, monsieur, пойти и заплатить моему фіакру.

Я совсѣмъ не сижу къ ней близко, однако-же она почему-то обратилась ко мнѣ. Я злюсь и кусаю губы, подзываю гарсона и говорю ему:

— Пойдите и заплатите фіакру этой дамы.

При этомъ бросаю на столъ двадцатифранковую монету. Дама поражена и оглядываетъ меня съ большимъ изумленіемъ.

Я усаживаюсь поудобнѣе на своемъ мѣстѣ, продолжаю разглядывать, какъ ни въ чемъ не бывало, журналы и радуюсь, что проучилъ эту даму.

Она садится за другой столъ. Гарсонъ возвращается, отдаетъ ей сдачу, получаетъ франкъ на чай, кланяется и уходитъ. Сдача остается лежать передъ ней на столѣ.

Въ ресторанъ входитъ господинъ, котораго она знаетъ; она подзываетъ его. Она разсказываетъ ему о томъ, какъ я невѣжливо поступилъ съ ней, пославъ гарсона расплатиться, показываетъ сдачу, лежащую передъ ней, пожимаетъ плечами и качаетъ головой.

Господинъ посылаетъ ко мнѣ гарсона съ 20-тифранковой монетой. Съ невозмутимымъ спокойствіемъ я беру монету и опускаю ее въ карманъ.

Вдругъ дама подходитъ ко мнѣ. Мое хладнокровіе бѣситъ ее. Она непремѣнно хочетъ, чтобы послѣднее слово осталось за ней.

— Получили вы обратно ваши деньги? — спрашиваетъ она.

— Да, благодарю, — отвѣчаю я холодно

— Я заняла у этого господина луидоръ, — обращается она къ моему сосѣду и затѣмъ объясняетъ ему, какъ я невѣжливо поступилъ, пославъ гарсона. Она обращается съ тѣмъ же ко всѣмъ, окружающимъ насъ; я, повидимому, глубоко оскорбилъ ее, и она ищетъ сочувствующихъ людей. Всѣ начинаютъ принимать въ ней участіе и комментировать «происшествіе». Я слышу слово «иностранецъ»; всѣ присутствующіе на сторонѣ дамы.

Пока все это происходитъ, мнѣ приходится сидѣть молча и не принимать никакого активнаго участія. Могу ли я съ моимъ жалкимъ репертуаромъ французскихъ словъ начать оправдываться? Я только подамъ поводъ къ насмѣшкамъ и рискую, чего добраго, быть выгнаннымъ изъ ресторана. Итакъ, мнѣ ничего больше не остается, какъ выносить все молча.

— Вонъ его! — крикнулъ вдругъ кто-то передо мной.

— Вонъ его! раздается вокругъ меня.

Я подзываю гарсона и расплачиваюсь. Покончивъ съ этимъ, я продолжаю спокойно сидѣть. Вокругъ меня разговоры принимаютъ все болѣе угрожающій тонъ.

Но въ это время дверь опять открывается и входитъ господинъ, котораго я знаю. Это докторъ Гольдманъ, корреспондентъ «Франкфуртеръ-Цейтунгъ». Онъ присаживается за мой столъ и спрашиваетъ, что здѣсь происходитъ. Я объясняю ему въ краткихъ словахъ все происшествіе. Онъ мнѣ сообщаетъ, что эта дама — знаменитая mademoiselle G. Онъ идетъ къ ней, почтительно снимаетъ передъ ней шляпу и говоритъ нѣсколько любезныхъ словъ. Шумъ моментально утихаетъ. Докторъ и я выпиваемъ по стакану вина, окружающіе начинаютъ смотрѣть наменясъ дружелюбіемъ. Какой-то господинъ спрашиваетъ у доктора, и докторъ отвѣчаетъ:

— Это русскій.

— Русскій, русскій, — проносится шопотомъ по всей залѣ.

Я спасенъ.

Передъ уходомъ изъ ресторана я получаю отъ mademoiselle G. букетъ фіалокъ.

Нѣсколько недѣль спустя, въ одномъ кіоскѣ для стрѣльбы въ цѣль во мнѣ признаютъ «русскаго». И хотя я стрѣляю самымъ жалкимъ образомъ, отовсюду раздаются возгласы одобренія, когда я изрѣдка попадаю въ доску.

Вездѣ, въ исторіи этого народа, въ сердцѣ каждаго мужчины, во всей литературѣ. Ахъ, эта скучная, старомодная литература, какъ быстро она падаетъ тамъ. Нѣкогда, въ критическую минуту, во главѣ этого народа встала женщина. Войска повиновались ей, и она побѣдила. И теперь веей націей предводительствуетъ женщина. Она сидитъ высоко на конѣ и властвуетъ надъ всѣми, и конь ея взвивается на дыбы и дѣлаетъ шагъ назадъ. И вся нація слѣдуетъ за ней и тоже дѣлаетъ шагъ назадъ, назадъ, все назадъ.

Тщетно назначаютъ преміи за дѣторожденіе, тщетно пытается сенаторъ Беранже бороться противъ испорченности нравовъ, — побѣдителями являются абсентъ и порокъ. Прежнія воззрѣнія совершенно измѣнились, никто не знаетъ ни въ чемъ мѣры и ничего, рѣшительно ничего не стыдится. Уже во время революціи измѣнилась вся нація. Законъ запрещалъ казнить беременныхъ женщинъ, а бѣдныя женщины, такъ же какъ и знатныя дамы, отдавались въ тюрьмахъ первымъ встрѣчнымъ, чтобы только забеременѣть.

Во всевозможныхъ пивныхъ и кабачкахъ прислуживаютъ молодыя дѣвушки. Но настоящая профессія этихъ дѣвушекъ — ходить по улицамъ и заманивать мужчинъ въ эти заведенія. По воскресеньямъ мать такой молодой дѣвушки является навѣстить дочь; она гордится и хвастается тѣмъ, что дочь зарабатываетъ столько денегъ, и отправляется съ ней гулять. И братъ дѣвушки, солдатъ, пользуется каждымъ отпускомъ, чтобы посѣтить сестру. Видя ее въ обществѣ офицера, лейтенанта или капитана его роты, молодой солдатъ салютуетъ, польщенный вниманіемъ начальства, и думаетъ: «Какой важной дамой стала, однако, моя сестра. Она носитъ шелковыя платья, лакированныя ботанки и знакома съ моимъ лейтенантомъ».

Въ теченіе трехъ лѣтъ наблюдалъ я подобныя псторіи. Въ Quartier latin сплошь и рядомъ въ кабачки и пивныя являются возлюблешнія студентовъ съ грудными дѣтьми на рукахъ. И никто, положительно никто не возмущается этимъ. Напротивъ, всѣ почтительно разступаются передъ ними и уступаютъ имъ мѣсто. Это, быть можетъ, хорошій обычай и указываетъ на отсутствіе предразсудковъ. Прекрасно! Но, вѣдь, такимъ образомъ всѣ прежнія понятія оказываются, такъ сказать, перевернутыми вверхъ ногами…

Въ одинъ прекрасный лѣтній вечеръ я видѣлъ слѣдующую картину:

Парочка вышла изъ ресторана. Господинъ — какой-то офицеръ — сильно пошатывался и былъ въ намомъ веселомъ настроеніи. Но одѣтъ онъ былъ самымъ безпорядочнымъ образомъ, совершенно не по формѣ, съ саблей, прицѣпленной къ правому боку. Ахъ, этотъ лейтенантъ! Его возлюбленная, ужинавшая съ нимъ въ ресторанѣ, изъ шалости отрѣзала всѣ пуговицы у его мундира и прицѣпила ему саблю съ правой стороны. И вотъ онъ идетъ по улицамъ въ такомъ видѣ, громко распѣвая и пошатываясь. Это никого не шокируетъ и никого не возмущаетъ.