Люси Монтгомери - Рилла из Инглсайда

Ширли Блайт шел рядом с Уной Мередит; оба почти всю дорогу молчали, поскольку от природы не отличались разговорчивостью. Ширли был шестнадцатилетним пареньком, скромным, уравновешенным, вдумчивым, любящим добродушную шутку. Со своими темными волосами, темными глазами и загорелой кожей он по-прежнему оставался «смуглым малышом» Сюзан. Он любил ходить с Уной Мередит, так как она никогда не пыталась заставить его разговориться и не надоедала ему собственной болтовней. Уна была все такой же милой и застенчивой, как в дни игр в Долине Радуг, и ее большие темно-голубые глаза смотрели так же мечтательно и печально. Она была втайне влюблена в Уолтера Блайта, что заботливо скрывала и о чем не подозревал никто, кроме Риллы. Рилла сочувственно относилась к этой влюбленности и очень хотела, чтобы Уолтер ответил Уне взаимностью. Рилле Уна нравилась больше, чем Фейт, которая отчасти затмевала, благодаря своей красоте и апломбу, других девушек… а Рилла не любила оставаться в тени.

Но в эту минуту она чувствовала себя совершенно счастливой. Было так приятно шагать с друзьями по темной, блестящей дороге, вдыхая смолистый запах разбросанных по обочине маленьких елочек и сосенок. На западе, за холмами, виднелись луга в призрачном свете угасающего заката. А перед холмами лежала сверкающая гавань. В маленькой церкви на другом берегу звонил колокол, и сонные звуки медленно затихали среди тускло освещенных, похожих на аметисты фиолетово-пурпурных скал. Вдалеке, в отблесках вечерней зари, все еще светился серебристо-голубым светом залив. Рилла чувствовала, что любит жизнь. Ей предстояло отлично провести время. Не было абсолютно ничего, о чем стоило бы волноваться… не имели значения даже веснушки и слишком длинные ноги… ничто не имело значения… если не считать небольшого навязчивого опасения, что никто не пригласит ее танцевать. Было прекрасно и радостно просто жить на свете… быть пятнадцатилетней… быть хорошенькой. Рилла глубоко вздохнула в полном восторге… и довольно резко оборвала свой вздох. Джем рассказывал Фейт какую-то историю… о том, что произошло во время Балканской войны.

— Этот доктор потерял обе ноги… они были раздроблены… и остался на поле боя — умирать. И он ползал, пока мог, от одного раненого солдата к другому и делал все возможное, чтобы облегчить их страдания… совершенно не думая о себе… и скончался в тот момент, когда перевязывал одного из них. Когда доктора нашли, его мертвые руки крепко сжимали повязку, наложенную на ногу раненого. Благодаря этому кровотечение было остановлено и жизнь солдата спасена. Настоящий герой! Ты согласна, Фейт? Признаюсь, когда я прочитал об этом…

Джем и Фейт прошли мимо, так что их больше не было слышно. Гертруда Оливер неожиданно содрогнулась. Рилла сочувственно сжала ее руку повыше локтя.

— Ужасно, правда, мисс Оливер? Не понимаю, зачем Джем рассказывает такие отвратительные истории, когда мы все идем на веселую вечеринку.

— Ты считаешь эту историю отвратительной, Рилла? Я думаю, она чудесна… прекрасна. Услышишь такую историю, и сразу становится стыдно за то, что сомневался в величии человеческой натуры. Тот человек совершил богоподобное деяние. И какой отклик вызывает у человечества этот идеал самопожертвования! А содрогнулась я… сама не знаю почему. Вечер сегодня довольно теплый. Вероятно, кто-то идет сейчас по темному, освещенному только звездами месту, где будет моя могила. Так объясняет старинное поверье это неожиданное ощущение могильного холода. Но я не буду думать о смерти в такой прелестный вечер. Знаешь, Рилла, именно с наступлением вечера я обычно радуюсь, что живу в деревне. Нам знакомо подлинное вечернее очарование, которого никогда не узнают жители городов. В сельской местности красив каждый вечер — даже ненастный. Я очень люблю яростный ночной шторм на берегу этого так хорошо знакомого залива. А такая ночь, как эта… она кажется слишком красивой… это ночь юности и страны грез, и я немного боюсь ее.

— У меня такое чувство, будто я часть этой ночи, — сказала Рилла.

— О да, ты еще достаточно молода, чтобы не бояться того, что кажется великолепным. Ну, вот мы и у Дома Мечты. Он выглядит сиротливо в это лето. Форды не приезжали?

— Нет, ни мистер, ни миссис Форд, ни Персис. Только Кеннет приехал… но он остановился у родственников матери на той стороне гавани. Мы почти не видели его в это лето. Он немного хромает, так что мало ходит по окрестностям.

— Хромает? Что с ним случилось?

— Он сломал лодыжку, когда играл в футбол прошлой осенью, и провел в гипсе б ольшую часть зимы. С тех пор он немного хромает, но ему становится все лучше, и он надеется, что скоро будет совсем здоров. Он приходил в Инглсайд только два раза.

— Этель Риз просто с ума по нему сходит, — сообщила Мэри Ванс. — Она сама на себя не похожа, когда дело касается Кена. Он проводил ее домой с последнего молитвенного собрания в пресвитерианской церкви на той стороне гавани, и она с тех пор так важничает, что смотреть на нее тошно. Будто торонтский парень, вроде Кена Форда, станет всерьез думать о деревенской девчонке, вроде Этель!

Лицо Риллы вспыхнуло. Ей нет никакого дела до того, что Кеннет Форд провожает домой Этель Риз… пусть провожает хоть десятки раз — ей, Рилле, нет никакого дела! Ей вообще нет до него никакого дела! Он на тысячу лет ее старше. Он дружит с Нэн, Ди и Фейт, а на нее, Риллу, смотрит как на ребенка, которого замечает только для того, чтобы подразнить. И она всегда терпеть не могла Этель Риз, а Этель Риз ненавидела ее… всегда ненавидела, с тех самых пор, как Уолтер отлупил Дэн. Но с какой стати следует считать, будто она не стоит внимания Кеннета Форда только потому, что выросла и живет в деревне? А что касается Мэри Ванс, то она становится закоренелой сплетницей и думает только о том, кто кого провожает домой!

На берегу гавани, чуть поодаль от Дома Мечты, находился маленький причал, и там были пришвартованы две лодки. Шкипером одной стал Джем Блайт, а другой — Джо Милгрейв, который отлично разбирался во всем, связанном с лодками, и горел желанием продемонстрировать это Миранде Прайор. Они понеслись наперегонки по гавани, и лодка Джо вышла победительницей. Другие лодки подходили к мысу со стороны Харбор-Хед и с западного берега гавани. Повсюду слышался смех. Большая белая башня на мысе Четырех Ветров была ярко освещена, а высоко, на ее верхушке, вспыхивал над головами гостей вращающийся маяк. Семья из Шарлоттауна — родственники смотрителя маяка, проводившие здесь лето, — устраивала эту вечеринку, на которую была приглашена вся молодежь из Четырех Ветров, Глена св. Марии и с другого берега гавани. Когда лодка Джема свернула к берегу возле маяка, Рилла, спрятавшись за спину мисс Оливер, торопливо скинула ботинки и надела серебристые туфельки. Она с первого взгляда заметила, что с обеих сторон от вырубленных в скале ступеней, ведущих к маяку и освещенных китайскими фонариками, стоят юноши, и твердо решила, что не поднимется по этим ступеням в тяжелых ботинках, которые надела в дорогу по настоянию матери. Серебристые туфельки ужасно жали, но никто и не догадывался об этом, когда Рилла, улыбаясь, взбежала по ступеням. Ее мягкие, темные глаза блестели и, как всегда, казалось, спрашивали о чем-то; румянец на щеках становился все ярче. В ту самую минуту, когда она добралась до верхней ступеньки лестницы, какой-то мальчик с другой стороны гавани пригласил ее танцевать, а в следующую минуту они уже были в павильоне. Это было восхитительное место: высоко над головой навес из еловых лап и повсюду развешены фонарики. За павильоном лежало море, сияющее и мерцающее в свете огней башни маяка; слева — залитые лунным светом гребни и впадины песчаных дюн, справа — скалистый берег с чернильного цвета тенями и сверкающими, как хрусталь, бухтами. Рилла и ее партнер закружились в толпе танцующих. Ах! Восхищенная Рилла глубоко вздохнула. Какую волшебную музыку извлекал из своей скрипки Нед Бэрр, приехавший из Верхнего Глена… его скрипка заставляла вспомнить о волшебных дудочках из старой сказки — дудочках, которые заставляли всех, кто слышал их, пускаться в пляс. Каким прохладным и свежим был ветерок с залива! Каким белым и чудесным лунный свет на всем вокруг! Вот это жизнь… волшебная жизнь! У Риллы было такое чувство, словно ее ноги и душа обрели крылья.