Василий Белов - ЛАД

На этом, может быть, и уместней всего закончить наши, порой сумбурные, еще чаще отрывочные раздумья о северной народной эстетике…

Даты приводятся по новому стилю. Подробности о народном календаре см. в книге Ив. Полуянова «Месяцеслов». Архангельск, 1979.

Ройда — мерзлота.

Автор считает своим долгом не только упомянуть имена некоторых людей, откликнувшихся на журнальную публикацию «Очерков» («Наш современник», 1979, № 10, 12; 1980, № 3; 1981, № 1, 5, 6, 7), но и привести здесь, хотя бы и отрывочно, их высказывания по поводу интересующей нас темы. Алексей Михайлович Кренделев из Харькова пишет, например, что «главным рычагом, поднимающим человека на его человеческое место, всегда был труд. Так вот, труд крестьянина в этом отношении был особенно благотворен. Ведь крестьянский труд и крестьянский быт так переплетены, так тесно слиты, что часто и разделить их нельзя. В такой пронизанной трудом среде не могла прорастать человеческая гниль: она или изгонялась, или изолировалась настолько, что не могла дать вредных ростков. Так получалось самооздоровление крестьянской массы. Жизнь крестьян русской деревни, особенно дореволюционной, наша литература, в том числе и художественная, иногда изображала примитивной, бессодержательной: мол, мужики — это тупые, глупейшие существа. Но в моем представлении — а я помню и дореволюционную деревню — люди деревни выглядят совсем по-другому. Конечно, глупые бывают везде, бывают даже с дипломами. Но я убежден, что тупые и глупые среди крестьян встречались не чаще, чем в любом другом сословии. В крестьянах времен моего детства было много наивности и, следовательно, правдивости. Они имели житейскую мудрость, но мало имели житейской хитрости, характерной для торгово-чиновничьего сословия. Я не знаю другого примера, где бы работа совершалась с таким старанием и любовью, как работа крестьянина в поле. Пашня, посев, жатва — все превращалось в какое-то священнодействие».

Корень слова «отдых» связан с дыханием. Отдохнуть — значит перевести дыхание, успокоить сердце и мускулы. Иными словами, понятие «отдых» для крестьянина касается только тяжелого физического, а если не тяжелого, то монотонного, продолжительного труда вроде женского рукоделья. Отдыха в смысле полного бездействия никогда не существовало, если говорить не о сне, а о состоянии бодрствования. Тысячи людей, лежащих на пляже, с точки зрения даже нынешнего пожилого крестьянина, есть ужасающая нелепость. И не потому, что люди лежат голыми, а потому, что просто лежат, то есть бездельничают.

Каждый раздел очерков читатель, разумеется, вправе дополнить известными ему примерами, деталями, местными вариантами, способами, сюжетами и названиями.

Поскотина — огороженный лесной выгон.

Николай Петрович Борисов пишет, что у него на родине (бывший Сольвычетодский уезд) женщины «… никогда не косили, это занятие мужиков. Но зато мужики никогда не жали. Баб щадили, понимали, что они нужны для другого».

Подробнее об этом рассказывается в повести Вл. Солоухина «Капля росы».

С помощью соседей.

По этому поводу существует пословица-загадка: «Сколько гостей, столько постель». Из экономии места автор опускает описания типов углов, видов построек, способов крыть кровлю и т. д.

Современное «пастух», относящееся обычно к плохому руководителю, приобрело нынешнюю эмоциональную окраску намного позже.

Та же несправедливость, что и с «пастухом». Зрительская публика обзывает сапожником плохого киномеханика.

Сапожники работали и у себя на дому, но чаще ходили по деревням, жили у тех, кому нужны сапоги.

Обсоюзить — обшить сносившиеся головки сапог новой кожей.

В письме ленинградца Н. П. Борисова, комментирующем журнальную публикацию, говорится: «Нищие были всякие, порой очень симпатичные и хорошие. В зимнюю стужу живали они у нас (и у других) по неделе, мылись с нами в бане, старухи давали им поношенное, но чистое белье».

О строительстве более крупных судов и лодок см.: Б. В. Шергин. Поморщина-корабелыцина. М., Советский писатель, 1947; В. Личутин. Долгий отдых. М., Современник, 1977.

Автор не уверен в правильности названия. В некоторых местах звали их еще и катальщиками. В Сибири каталей называли пимокатами. Так же по-разному назывались валенки: катаники, катанки, пимы, чёсанки.

Н. П. Борисов уточняет, что «шерстобитная струна делалась из бычьих кишок, свитых, завяленных и высушенных».

Мука в ящике вокруг жерновов. Запас ее здесь строго постоянен, но неопределенен по сорту. Если взять часть этой муки, обсыпь тотчас пополняется за счет помольщика.

См. книгу К. Коничева «Русский самородок». Повесть о Сытине. Л., Лениздат, 1966.

Автор намеренно не касается монастырской и пустынножительской трудовой и бытовой эстетики, стоящей особняком и требующей отдельного разговора.

Почему-то в последнее время многие исконно русские слова стали заменять либо иностранными терминами, либо бюрократическими синонимами.

Во время военного и послевоенного лихолетья ее толкли в ступах и пекли из нее лепешки. Автор хорошо помнит вкус этих черных, обдирающих горло лепешек.

Его называли еще колобом.

А. М. Кренделев сообщает, что «поздней осенью парни, девушки и, конечно, подростки жгли костицу. Днем в пестерях, мешках, а иногда и в телеге носили и возили эту костицу в поле, на высокое, далеко видное место. Осенью ночи, бывало, такие темные, что сама темнота кажется физически ощутимой, тяжелой и липкой. И страшно становится человеку, оказавшемуся в чистом поле в такую ночь. Вот в пору самых темных ночей и жгли костицу. Вокруг большого яркого огня собиралась молодежь всей деревни, многие с длинными кольями в руках. Этими кольями подбрасывали вверх горящую костицу. От этого она еще ярче вспыхивала и огромным столбом искр уносилась вверх. Темнота ночи вокруг огня казалась черной непроницаемой стеной, которая то отдалялась при вспышках, то приближалась к огню. А лица людей казались живыми картинами, нарисованными на этой черной стене. Сжигание костицы делалось обычно один раз за осень. К нему специально готовились как к празднику. Около огня было много шуток, смеха, веселья».

К шестому января по новому стилю.