Эмиль Золя - Собрание сочинений. Т. 20. Плодовитость

Но Бенжамен никак не мог наслушаться этих рассказов и продолжал свои расспросы.

— А как вы там расселились? Как вы живете? Чем занимаетесь, что делаете?

Доминик снова засмеялся, отлично понимая, что удивил, потряс всех этих незнакомых ему родственников, с которыми ему довелось встретиться здесь и которые смотрят ему в рот, не скрывая жгучего любопытства. Мало-помалу из-за стола поднимались женщины, старики и тянулись к нему. Даже дети окружили его, словно он рассказывал волшебную сказку.

— О! Мы живем республикой, мы, в сущности, представляем собой общину, каждый член которой должен работать ради братского дела. В семье есть рабочие, есть строители, — словом, каждый умеет что-нибудь мастерить, как в первобытном обществе. Отец, например, оказался искусным каменщиком, ибо, когда мы туда приехали, ему пришлось строить самому. Он даже кирпичи делал, благо близ Дьенне были обнаружены залежи глины. Сейчас наша ферма — как бы небольшая деревня, каждый, вступающий в брак, будь то сын или дочь, получает свой отдельный дом… К тому же мы не только землепашцы: мы и рыбаки и охотники. У нас есть лодки, ведь Нигер необычайно богат рыбой, уловы там просто сказочные. Одна охота могла бы прокормить семью, благо леса кишат дичью: там и куропатки, и цесарки, не говоря уже о фламинго, о пеликанах, белых цаплях, о множестве других диких животных, впрочем, непригодных в пищу. Иногда к нам наведываются даже свирепые львы, орлы медленно проплывают в небесах над головой; в сумерки три-четыре бегемота обычно плещутся и играют в реке с тяжелой грацией купающихся негритят… И все-таки мы прежде всего землепашцы, владыки долины, особенно в ту пору, когда Нигер, оплодотворив поля, уходит в свое русло. Угодья наши безграничны, они простираются настолько, насколько достает нашего труда. И если бы вы видели туземных земледельцев! Они не пашут, у них примитивные орудия — палки, которыми они ковыряют землю, прежде чем бросить в нее семена! Никаких забот, никаких мук — земля жирная, солнце палит, и урожай всегда хороший! Когда же мы, применяя плуги, проявляем хоть малейшую заботу об этой набухшей жизненными соками земле, она дарит нам изобильные, поистине сказочные урожаи, амбары даже не в состоянии вместить всего зерна! Когда мы обзаведемся сельскохозяйственными машинами, — а ведь я приехал с целью их заказать, — нам понадобятся караваны судов, чтобы перевезти только излишки, которым не хватит места в наших хранилищах… После того как река входит в свои берега и уровень воды понижается, на низинах сажают рис и порой снимают по два урожая. Потом просо, арахис, а позднее будут и колосовые, когда мы сможем сеять их столько, сколько захотим. Наши хлопковые поля не окинешь взглядом. Мы выращиваем маниок и индиго, на огородах у нас растет лук, индийский перец, тыква, огурцы. Я уже не говорю о диких плодах, о ценных каучуковых деревьях — их там целые леса, есть у нас деревья, дающие масло, есть хлебодарные, шелконосные деревья. И растут они на наших землях так же, как по обочинам ваших дорог растет дикий шиповник… И, наконец, мы пастухи, у нас есть стада, беспрерывно приносящие приплод, и мы не знаем даже, сколько там голов. Коз, тонкорунных овец у нас тысячи, наши кони вольно носятся по выгонам, огромным, как города; когда наши стада зебу, на закате, в час вечерней зари, спускаются к Нигеру на водопой, на берегу становится черным-черно. А главное, мы люди свободные, веселые, мы трудимся во имя радости жить привольно, а награда наша в том, что мы смело можем сказать о себе: мы делаем большое, прекрасное и доброе дело — строим другую Францию, Францию будущего.

Его уже нельзя было остановить. Не было больше нужды расспрашивать его, он сам, без чужих просьб изливал свою душу, во всей ее красоте и величии. Он говорил о Дьенне, древнем прославленном городе, о народе, о статуях из Египта, все еще царящего над долиной. Он говорил о четырех других селениях — Бамако, Ниамее, Сегу, Сансандинге — больших деревнях, которые в один прекрасный день станут городами. Но особенно много рассказывал он о покрытом славой Тимбукту, столь долго остававшемся в безвестности, овеянном легендами, словно запретный рай, о Тимбукту, о его золоте, слоновой кости, о красивых и любезных в обращении женщинах, о городе, встающем как мираж недоступных наслаждений по ту сторону всепожирающих песков. Он называл Тимбукту двойными воротами Сахары и Судана, пограничным городом, куда стекается и где смешивается все живое, где происходит как бы кровообмен, куда верблюды — корабли пустыни — привозят оружие, европейские товары, а также соль, необходимую всем соль, куда пироги Нигера доставляют ценную слоновую кость, золотые слитки, которые лежат прямо под ногами, страусовые перья, каучук — все богатства плодородной долины. Он говорил, что Тимбукту — перевалочный пункт, он же столица и рынок Центральной Африки, где грудами навалена слоновая кость, золото, рис, просо, арахис, индиго, целые букеты страусовых перьев, металлы, финики, ткани, скобяные товары, табак и, главное, пластами, глыбами лежит каменная соль, доставляемая на верблюдах из легендарного Тауденни, соляного города Сахары, который стоит на соли, вокруг которого на протяжении многих лье — одна соль, залежи соли, столь ценимой в Судане, что она служит при обмене вместо денег, ибо соль там нужнее золота. И, наконец, он говорил о Тимбукту, об этом городе, в прошлом процветающем и богатом, городе, который пришел в упадок, оскудел и лежит ныне в развалинах; о городе, который из страха перед набегами жителей пустыни прячет за своими как бы изъеденными проказой стенами накопленные им несметные сокровища, но который завтра станет столицей славы и удачи, царственно восседая между Суданом, кладовой изобилия, и Сахарой, путем Европы, — завтра, когда Франция откроет этот путь, воссоединит области новой империи, создаст другую, необъятную Францию, рядом с которой древняя родина будет играть роль лишь мыслящего мозга, мозга направляющего.

— Такова мечта, — воскликнул он, — гигантский замысел, который осуществится в ближайшее время! Наш Алжир будет снова связан с Тимбукту дорогой через Сахару — электрические локомотивы доставят туда, сквозь бескрайние зыбучие пески, всю старую Европу! Тимбукту будет связан с Сенегалом флотилиями нигерских пароходов и железными дорогами, которые избороздят вдоль и поперек всю необъятную империю! И, наконец, будут заложены основы новой, огромной Франции, воссоединенной, благодаря небывалому расцвету прибрежной полосы, с древней родиной — Францией-матерью, и пусть она готовится к тому, что в один прекрасный день там вырастет сто миллионов жителей… Разумеется, все это свершится не сразу, не за одну ночь. Путь через Сахару пока еще не проложен, там две тысячи пятьсот километров голой пустыни, освоение которой не слишком соблазняет финансовые компании. Другое дело, когда край начнет процветать, появятся зачатки культуры, откроются богатства земных недр, вырастет экспорт, — тогда будет признано целесообразным пустить в ход деньги метрополии. Затем существует проблема туземных народностей. Большей частью это миролюбивые негры, но все же бывают случаи и жестокости и воровства, не говоря уже о дикости, подогреваемой религиозным фанатизмом, что особенно препятствует нашим завоеваниям; существует также ужасающая проблема ислама, с которой мы постоянно сталкиваемся и которая, надеюсь, будет разрешена. Только сама жизнь, долгие годы жизни способны создать новый народ, приучить его к новой земле, сплавить воедино различные элементы, обеспечить ему нормальные условия существования, его монолитность, выявить его гений… Пусть так! Но уже сегодня там, вдалеке, родилась другая Франция — безграничная империя, и она нуждается в притоке нашей крови, и надо впрыснуть ей эту кровь, дабы она населялась, извлекала из земли несметные ее богатства, стала самой большой, самой сильной, самой независимой в мире.