Эмиль Золя - Собрание сочинений. Т. 20. Плодовитость

— Постой! — крикнула Марианна. — Теперь он пойдет ко мне… Жерве, Жерве!

И ребенок обернулся, оторвался было от отцовских колен, но покачнулся в нерешительности, потом засеменил ножками, сделал несколько шагов, для равновесия вытянув вперед ручонки и отчаянно размахивая ими в воздухе.

— Жерве, Жерве! — позвал Матье.

И ребенок пошел к отцу. Раз десять кряду он совершил это путешествие среди криков радости; и был он такой миленький, такой смешной, что все хохотали чуть ли не до слез.

Четверо старших, не помня себя от восторга, чересчур энергично стали подталкивать Жерве, играя с ним, как с куклой, так что Марианне пришлось отнять его у шалунов. И снова, на этом же самом месте, сидя в траве с младенцем на руках, она дала ему грудь, шутливо заметив, что Жерве заслужил угощение, хотя час трапезы еще не настал. Впрочем, малыш не был обделен аппетитом и тут же с поспешностью обжоры уткнул в материнскую грудь свое круглое личико, и сейчас же заструилось прибывающее молоко, разливаясь по артериям мира, дабы вскормить будущие жатвы.

Тут произошла встреча. Вдоль поля пролегала проезжая дорога, вся в ухабах и рытвинах, которая вела в соседний поселок. На ней, подпрыгивая на колеях, показалась повозка, которой правил крестьянин, до того удивившийся при виде зазеленевшего поля, что лошадь чуть было не завезла его на груду камней, но жена крестьянина, сидевшая рядом, вовремя дернула вожжи. Лошадь остановилась, крестьянин насмешливо крикнул:

— Так вот она, ваша работка, господин Фроман!

Матье и Марианна узнали Лепайеров, хозяев мельницы. Фроманам было хорошо известно, как изощрялись на их счет жители Жанвиля, осуждавшие безумную затею — сеять зерновые на болоте. В особенности же неистовствовал Лепайер, зло вышучивая этого парижанина, этого барина, который бросил хорошее место и, видать, совсем сдурел, раз ему захотелось понюхать крестьянской жизни и швырнуть свои денежки в пасть этой негодяйке-земле, которая, не задумываясь, слопает и денежки, и его самого со всеми потрохами, потому что хлеба им не хватит даже на прокорм. Вот отчего Лепайер и остолбенел при виде зазеленевшего поля. Он давно уже не бывал здесь и ни за что бы не поверил, что посевы подымутся так дружно; не он ли сотни раз твердил, что ни зернышка не проклюнется на этой бросовой земле. Убедившись, что его пророчества не сбылись, Лепайер буквально задыхался от гнева, но, не желая сдаваться, состроил недоверчиво-насмешливую мину.

— Значит, вы думаете, что толк будет?.. Взойти-то они взошли. Вот только вызреют ли?

И так как Матье, преисполненный надежды, спокойно улыбался в ответ мельнику, тот продолжал, стараясь отравить радость горожанина:

— Попомните мои слова, вы ее еще узнаете, эту землю, узнаете, что она вроде грязных бабенок, с которыми никогда не знаешь, что тебя ждет, — удовольствие или горе. Навидался я таких всходов: вроде все хорошо, а потом эта шлюха-земля возьмет да и выкинет какую-нибудь предательскую штучку: достаточно грозы, урагана, а иной раз и просто-напросто ее каприза, и все идет прахом, всему конец! Вы еще новичок в этом деле, ничего, беда вас быстро обучит.

Жена Лепайера, заслушавшись своего красноречивого супруга, одобрительно качала головой, но под конец, не вытерпев, обратилась к Марианне:

— Вовсе не для того, чтобы вас обескураживать, сударыня, мой муж все это говорит. Земля, знаете ли, она вроде детей: одни живут, а другие умирают, одни приносят вам радость, а от других наплачешься. Но, по здравому рассуждению, человек всегда дает земле больше, чем от нее получает, уж она сумеет оставить вас в дураках. Вот увидите, сами убедитесь!

Ничего не отвечая, Марианна подняла на Матье доверчивый взгляд, хотя в глубине души ее тревожили дурные предсказания. А Матье, которого рассердило это проявление невежества, зависти и глупого самодовольства, сдержался и шутливо ответил:

— Вот именно, поживем — увидим… Когда ваш сын Антонен станет префектом, а мои двенадцать дочерей будут простыми крестьянками, я приглашу вас к ним на свадьбу! Хочешь не хочешь, а придется вам перестроить мельницу, приобрести паровые машины, чтобы было где обмолачивать мои урожаи, которые я буду собирать и там, внизу, и справа, и слева — повсюду!

Он обвел рукой такие необъятные пространства, что мельник невольно поморщился и чуть было не нагрубил горожанину, так как не терпел насмешек над своей особой. Он стегнул лошадь изо всех сил, и повозка тронулась, подпрыгивая на колеях.

— Колос — это еще не мука… До свидания, желаю вам удачи!

— Спасибо, до свидания!

Пока дети бегали, собирая первые подснежники, Матье, почувствовав тревогу Марианны, присел с ней рядом. Он ничего не сказал жене, зная, что она достаточно мужественна, по-настоящему верит в него и может без чужой помощи побороть страх, мучивший ее женское сердце. Матье просто подсел к Марианне и, с улыбкой глядя на жену, обнял ее. Она тотчас же успокоилась, улыбнулась мужу; а Жерве, которого еще не коснулась людская злоба, сосал жадно, изо всех сил, не теряя даром ни минуты, блаженно и удовлетворенно посапывая. Непрестанно струившееся молоко ото дня ко дню наливало силой это маленькое тельце, текло по артериям земли, взращивало жизнь с ее вечным цветением. Разве не были самым убедительным ответом веры и надежды на угрозу смерти, разве не были неоспоримым торжеством жизни эти прелестные дети, которые будут мужать под солнцем, и этот ковер колосьев, который будет зеленеть вновь и вновь каждую весну? Настанет день, победный день жатвы, созреют хлеба и повзрослеют дети.

Так оно и получилось, когда через три месяца, в одно из воскресений, после полудня, Бошен и Сеген, сдержав свое обещание, прибыли с женами и детьми в Шантебле. Они уговорили Моранжа с дочкой присоединиться к ним, намереваясь хоть на день рассеять мрачное уныние, в котором тот теперь постоянно пребывал.

Сойдя с поезда, вся блестящая компания направилась на плато, чтобы взглянуть на знаменитое поле, вызывавшее любопытство, так как непонятное решение Матье осесть на земле, стать крестьянином, казалось им просто экстравагантной затеей. Матье весело посмеивался, сюрприз удался на славу, особенно когда он показал удивленным гостям уходившее вдаль, под высокими голубыми небесами, поле, где стеной стояла пшеница с налившимися колосьями и ветерок гнал по ней, как по морю, зеленую рябь. В этот великолепный жаркий день глазам парижан предстало само торжество плодородия: тучная земля, перегной, копившийся веками, напитали чудодейственными соками зерно, принесли этот первый неслыханный урожай как бы для того, чтобы прославить извечный источник жизни, дремлющий в глубоких недрах. Молоко струилось, даруя жизнь, хлеба произрастали с почти сказочной мощью, творя здоровье и силу, свидетельствуя о торжестве человеческого труда, о добром его начале, ведущем к братству. Вот оно, благодетельное море щедрости, способное утолить любой голод, вот где завтра созреет новый урожай, вот где непрерывная зыбь хлебов несет из конца в конец благую весть. Никогда еще столь победно не сняло поле под прекрасным солнцем. Ни Констанс, ни Валентину не тронуло это зрелище, и, занятые своими мыслями, они равнодушно глядели на эту траву; да и Моранж, уставившись на ниву угасшими, рассеянными глазами, вряд ли что-нибудь видел. Зато Бошен и Сеген оба восторженно ахнули, вспомнив, как побывали здесь в январе, когда замерзшая земля была погружена в таинственный сон. Тогда все еще было под вопросом, а теперь их просто потрясло чудо этого пробуждения, этого всепобеждающего плодородия, которое превратило дикую болотистую местность в богатейшую ниву, в плодоносное поле. Особенно Сеген не скупился на выражения восторга. Теперь он был уверен, что ему заплатят, и лелеял в душе надежду, что Матье прикупит еще часть владения Шантебле.