Эмиль Золя - Собрание сочинений. Т. 22. Истина

— Может быть, ты думаешь, папа, что если в катехизисе будет что-нибудь неразумное, то я в это поверю?

Несмотря на свое волнение, Марк улыбнулся.

— Если будет что-нибудь неразумное, — ответил он, — тебе придется с этим мириться.

— Ты будешь мне это объяснять?

— Нет, дитя мое, это невозможно объяснить.

— Но ты же мне объясняешь все, о чем я тебя ни спрошу, если то, что рассказывает мадемуазель Рузер, мне непонятно… Ведь это ты помог мне сделаться первой ученицей.

— Но я не могу объяснить того, что будет рассказывать тебе аббат Кандьё, потому что мнимые истины катехизиса, по существу, недоступны нашему пониманию.

— Как чудно!

Луиза замолчала, в глазах ее отражалась растерянность, мысль ее усиленно работала. Затем медленно, с озабоченным видом, точно продолжая думать вслух, она проговорила:

— Как чудно, — если мне чего-нибудь не объяснят и я не пойму до конца, я не могу заучить, и тогда это как будто не существует для меня. Я закрываю глаза и ничего не вижу, кругом темно. И тут, как бы я ни старалась, отстаю от других.

Ее серьезное личико было прелестно, эта уравновешенная девочка инстинктивно тянулась ко всему доброму, ясному и разумному. Когда ей хотели насильно внушить то, что казалось ей непонятным или неприемлемым, она спокойно улыбалась, чтобы не обижать людей, но в душе с этим не соглашалась.

Тут вмешалась Женевьева, в ее голосе слышалось раздражение:

— Если отец не может объяснить тебе катехизис, я тебе объясню.

Девочка тотчас подбежала к матери, поцеловала и нежно обняла, как видно, не желая ее огорчать.

— Как хорошо, мама, я буду с тобой повторять уроки. Ведь ты знаешь, я стараюсь изо всех сил понять то, что мне объясняют. — И, повернувшись к отцу, она весело добавила: — Папочка, ты, конечно, позволишь мне учиться катехизису. Вот увидишь, это будет мне на пользу, — ты же сам говорил, что нужно учить все, чтобы потом сделать выбор.

Марк снова уступил, не имея ни сил, ни возможности действовать иначе. Он обвинял себя в слабости, но по-прежнему любил жену и знал, что ему не устоять в борьбе, происходившей в недрах семьи, которая, как он видел, разваливалась с каждым днем. Он еще мог немного надеяться на рассудительную и любящую Луизу, которой так хотелось избежать всего, что вызывало ссоры между отцом и матерью. Но разве можно полагаться на слова ребенка, который еще не способен их взвешивать! Наверняка кончится тем, что у него отберут дочь, как отбирают у многих других! Марк тревожился, мучился, был недоволен собой и со страхом помышлял о будущем.

Еще одно событие ускорило разрыв. Шли годы, класс Марка обновлялся. Его любимому ученику Себастьену Мильому минуло пятнадцать лет; получив уже в двенадцатилетнем возрасте аттестат об окончании начальной школы, он, по совету Марка, готовился к поступлению в Нормальную школу в Бомоне. С таким же аттестатом окончили школу Марка еще четыре ученика — братья Долуары, Огюст и Шарль, и близнецы Савены, Ашиль и Филипп. Огюст стал каменщиком, по примеру отца, а Шарль поступил учеником к слесарю. Савен ни за что не захотел послушаться Марка и сделать своих сыновей учителями, он кричал, что не имеет желания, чтобы они жили впроголодь и занимались неблагодарным делом, которое все презирают. Он очень гордился тем, что поместил Ашиля к судебному исполнителю, и надеялся подыскать скромное местечко и для второго сына. Фернан Бонгар занялся земледелием на ферме отца — он не смог получить аттестата по своей тупости, хотя немного обтесался в школе и стал несколько культурнее родителей. Так же обстояло дело и с ученицами мадемуазель Рузер: честолюбивая и хитренькая Анжела Бонгар, поспособнее брата, кончила школу с аттестатом, научилась счетоводству и теперь мечтала о счастливой жизни. Шестнадцатилетняя Ортанс Савен так и не получила аттестата; это была хорошенькая брюнетка, набожная и скрытная, она вступила в Общину девы Марии; отец мечтал о выгодной партии для нее, однако ходил слух, что ее соблазнили и ей становится с каждым днем все трудней скрывать беременность. Окончивших сменяли другие ученики в вечном чередовании поколений, и к Марку поступили Леон, который был грудным младенцем во время процесса Симона, и родившийся уже после процесса семилетний Жюль Долуар. Позднее сюда придут дети его учеников, и он будет их учить, если его оставят на посту, и, таким образом, он станет способствовать прогрессу человечества, жаждущего знаний.

Один из новых учеников, — Марк настоял, чтобы его отдали к нему в класс, — доставлял ему немало хлопот. То был одиннадцатилетний Жозеф, сын Симона. Марк долго не решался подвергнуть его насмешкам и травле ребят. Но потом рискнул, считая, что страсти уже утихли, и убедил г-жу Симон и Леманов отдать его в школу, обещав всячески опекать их любимца. Три года он следил за мальчиком и наконец добился, что школьники стали относиться к нему по-товарищески, хотя вначале пришлось его защищать от всяческих обид и оскорблений. Марк даже воспользовался этим живым примером, чтобы внушить детям терпимость, добрые чувства и правила достойного поведения. Жозеф был на редкость привлекательный мальчик — редкая красота матери сочеталась в нем с недюжинными способностями отца. Мальчик как бы преждевременно созрел, стал не по годам сдержан и серьезен после того, как его посвятили в дело отца. Он учился с мрачным упорством и стремился быть всегда первым в классе, чтобы доказать свое превосходство и смыть с себя незаслуженный позор.

Марк поощрял мечту и твердую решимость мальчика сделаться учителем: в намерении сына Симона он усматривал жажду реванша и как бы некоей реабилитации. Именно эта тайная целеустремленность Жозефа, серьезность и рвение мальчика, умненького и красивого, и произвели впечатление на Луизу. Он был ровно на три года старше ее, дети крепко подружились и радостно смеялись при встречах. Случалось, Марк задерживал мальчика после школы, иногда за ним приходила его сестра Сарра, и если Себастьен Мильом тоже оставался в школе, то он составлял им компанию. Они чудесно проводили время — все четверо играли, никогда не ссорясь, так они были во всем согласны между собой. Целыми часами дети читали друг другу книжки, вырезывали картинки, носились, как вырвавшиеся на волю козлята. Сарра в десять лет была очаровательной девочкой, нежной и доброй. Мать держала ее дома, не рискуя отдавать в школу. Себастьен был старше Сарры на пять лет, относился к ней, как любящий брат, и громко хохотал, когда она прыгала к нему на спину и он возил ее на себе, как лошадка. Одна Женевьева была недовольна, когда эта четверка собиралась в их доме. Из-за этого она всякий раз сердилась на мужа. Почему он допускал в их семейный круг этих еврейчиков? Она считала, что общество детей гнусного преступника, приговоренного к каторге, компрометирует ее дочь. Это постоянно вызывало семейные ссоры.