Эмиль Золя - Собрание сочинений. Т. 22. Истина

Таким образом, конгрегация перешла в наступление, не дожидаясь разоблачения брата Горжиа; особенно старался, проявляя неумеренное рвение, брат Фюльжанс, директор католической школы. Казалось, в минуты сильного волнения в нем оживал его отец, психиатр, умерший в доме умалишенных. Крайне импульсивный, взбалмошный, он был во власти тщеславных, пустых бредней, мечтал оказать церкви блистательную услугу и сделаться главой ордена. После процесса он утратил остатки здравого смысла, увидев в деле Симона случай обрести долгожданную славу, а теперь, когда об этом вновь заговорили, брат Фюльжанс попросту безумствовал. Он носился по улицам Майбуа, маленький, черноволосый, тщедушный, в развевающейся черной сутане, словно подхваченный порывом бури. Он страстно защищал свою школу и призывал бога в свидетели голубиной чистоты Братьев, своих помощников. Скверные слухи, ходившие некогда про двух Братьев, которые были якобы скомпрометированы и поспешно убраны, и прочие россказни, — все это клевета и дьявольские козни. Возможно, он делал свои пламенные, противоречащие истине заявления вполне искренне, поскольку сам витал где-то за пределами здравого смысла. Однако груз неправды придавил его, он вынужден был громоздить одну ложь на другую и делал это с каким-то набожным ожесточением, врал напропалую из любви к богу. Ведь сам он был девственником, боролся с постыдными соблазнами. И он клялся с пеной у рта, что все братья его ордена хранят девственность и не поддаются искушению; он не признавал за мирянами права их судить, пастве были недоступны тайны религии. Если брат Горжиа согрешил, он отвечал только перед богом, а не перед людьми. Монах не подлежит мирскому суду. В своем стремлении быть на первом плане брат Фюльжанс, направляемый умелой и невидимой рукой, мчался без оглядки и смело брал на себя всю ответственность.

Было нетрудно угадать, что за кулисами стоял отец Филибен, который сам был орудием отца Крабо. Но какое же это было гибкое и сильное орудие, умевшее и в послушании сохранить свое лицо! Отец Филибен охотно подчеркивал свое крестьянское происхождение, напуская на себя добродушную простоватость мужлана, а на самом деле был преисполнен коварства, терпеливо вел политику дальнего прицела и обладал поразительной хваткой и глазомером. Он всегда направлялся к какой-то тайной цели, без шума, не добиваясь ничего для себя, втихомолку радуясь своим удачам. Быть может, он и обладал верой, но прежде всего это был солдат, отнюдь не щепетильный, готовый драться, не помышляя о славе, желая одного — служить начальникам и церкви. Будучи в Вальмари заведующим учебной частью, он наблюдал за всем происходящим в коллеже, вел все дела, видел все и был, несмотря на тучность, подвижен, — этакий веселый рыжий здоровяк, широкоплечий и толстощекий. Он постоянно общался с учениками, играл с ними, подкарауливал их и обыскивал, проникал в душу каждого, был в курсе их привязанностей и родственных связей, — он был всевидящим оком, читал все мысли, разгадывал все желания. Как говорили, он часто запирался с отцом Крабо, директором коллежа, который никогда непосредственно не занимался учениками, но исподтишка руководил всем. Отец Филибен читал ему свои заметки и отчеты обо всем и обо всех, сообщал о каждом самые подробные и интимные сведения. Утверждали, что отец Крабо, взявший себе за правило не сохранять ни одной бумаги, уничтожать все следы, не одобрял манеру Филибена собирать и хранить документы. Однако он позволял ему поступать по-своему, считаясь с великими заслугами заведующего учебной частью, и был уверен, что сам он является направляющей рукой, высшим разумом, который использует отца Филибена. Ведь благодаря своим светским успехам он был признанным диктатором бомонского общества и Царил над ним, оставаясь в своей суровой келье. Дамы, которых он исповедовал, родители детей, учившихся в его коллеже, — все чтили его священный сан, все принадлежали ему. И отец Крабо тешил себя мыслью, что он плетет интриги и расставляет сети, в которые должны попасться все жители округи, хотя на самом деле кампании почти всегда подготавливались втихомолку отцом Филибеном и победы одерживались благодаря ему. В деле Симона именно он был тайной пружиной заговора, не гнушался никакой работой, даже самой низкой; этот политик не ведал отвращения и по-прежнему водил дружбу с грозным братом Горжиа, которого знал, когда тот был испорченным и чересчур осведомленным мальчишкой. Отец Филибен следил за своим ставленником, оберегая эту нужную и опасную креатуру, и сейчас предпринимал все меры, чтобы вызволить монаха из грязного дела, грозившего погубить их всех вместе с преуспевающим отцом Крабо, столпом и украшением церкви.

В Майбуа снова разгорелись страсти. Пока что ходили неопределенные, распускаемые конгрегацией слухи о преступных махинациях евреев, которые задумали вместо гнусного Симона послать на каторгу безупречного брата Горжиа, святого человека, чтимого во всей округе. Усиленно старались воздействовать на родителей школьников, даже на тех, чьи дети посещали светскую школу: их убеждали выразить свое неодобрение. Создавалось впечатление, будто шайка злоумышленников, врагов бога и Франции, уже заминировала все улицы и собирается взорвать город по сигналу, поданному из-за границы. Мэр Фили позволил себе упомянуть на заседании муниципального совета о некоей опасности, угрожающей Майбуа; он даже ссылался на еврейское золото, таинственный фонд, накопленные для дьявольских деяний миллионы. Затем уже без обиняков он стал поносить нечестивого учителя, г-на Фромана, от которого ему до сих пор еще не удалось избавить своих сограждан. Мэр постоянно следил за ним и надеялся на этот раз оказать давление на инспектора учебного округа, чтобы тот сурово расправился с крамольником. Противоречивые сведения, которые день за днем сообщала «Пти Бомонтэ», сеяли смятение в умах. Правда, все время речь шла о документе, обнаруженном у владелиц писчебумажного магазина дам Мильом, но одни утверждали, что это наглая, беззастенчивая подделка Симона, другие уверяли, что этот документ — разительная улика, неоспоримо доказывающая виновность отца Крабо. Можно было установить лишь один достоверный факт, а именно: г-жу Эдуар снова посетил генерал Жарус, обычно не помнивший о существовании бедной родственницы. Однажды поутру видели, как он бомбой влетел в магазинчик и спустя полчаса вышел оттуда, багровый от гнева. На следующий же день после этого бурного разговора г-жа Александр уехала на юг с Себастьеном, поправлявшимся после тифа; г-жа Эдуар осталась одна с Виктором и продолжала торговлю, стараясь угодить клиентам из клерикального лагеря; она объясняла отъезд невестки заботами о здоровье сына, но наверняка отозвала бы ее назад в интересах дела, если бы в результате решающей борьбы, которая вот-вот должна была разразиться, победила светская школа.