Август Стриндберг - Серебряное озеро

«Полчаса!» — подумал он, а секунду спустя осушил большую чарку и затянул широко известную солдатскую песню, в такт бухая чаркой по столу.

Песня была заманчивая, ее они пели после победы под Полтавой, под нее маршировали в строю, она будила память о лучших, счастливых временах, и все подхватили ее.

Сила личности царя Петра, его при желании обворожительно-любезные манеры — все это поневоле снискало ему благорасположение собравшихся. И вот уже одна песня сменяет другую, избавляя их от тягостной неловкости. Ведь это был единственный способ уйти от разговоров.

Меж песнями царь нет-нет да и произносил тост, пил здравие старых друзей, вспоминал в кратких словах сделанное сообща. Он не смел взглянуть на часы, чтобы не выдать себя, но эти полчаса в вертепе разбойников тянулись бесконечно.

Порою он замечал, как они переглядывались, и тогда бросал шутливое словцо, обрывая эту нить. Он играл своею жизнью, и играл хорошо, ибо смущал их своею бодростью и простодушием, и они терялись в догадках, известно ли царю что-нибудь или нет, а это было ему на руку.

Наконец со двора донесся лязг оружия, и царь одним прыжком выскочил в окно.

— Перебить всех! — таков был единственный приказ, и началась кровавая резня.

Сам Петр стоял возле окна и, едва только кто-нибудь из заговорщиков выпрыгивал наружу, саблею сносил ему голову.

— Живых не осталось! — крикнул он, когда все было кончено, и отправился своею дорогой, в Петропавловскую крепость.

Комендант вышел навстречу, и Петр велел отвести его к царевичу Алексею, своему единственному первородному сыну, на которого возлагал такие надежды, видя в нем будущее России.

С ключом в руке он остановился у камеры, осенил себя крестным знамением и вполголоса произнес:

— Боже бессмертный, Владыко воинств небесных, Господь Саваоф, что вложил меч в руки правителей, дабы они правили и защищали, награждали и карали, просвети скудный разум раба Твоего, чтобы действовал он по законам Твоим!.. Ты потребовал от Авраама сына его, и Авраам повиновался; Ты распял единственного сына Твоего ради спасения человеков; прими жертву мою, Боже гневный, коли она потребна Тебе!.. Однако не моя воля, а Твоя да будет, и да минует меня чаша сия по воле Твоей! Аминь, во имя Иисуса Христа, аминь!

Он вошел в камеру и пробыл там час.

А когда вышел, глаза словно бы покраснели от слез, однако он ничего не сказал, отдал коменданту ключ и уехал.

О том, что произошло в этот вечер меж отцом и сыном, много чего написано.

Словом, сто двадцать судей приговорили Алексея к смерти, и протокол был обнародован. Но в исполнение приговор не привели, ибо прежде цесаревич скончался.

Около восьми вечера того же дня царь Петр воротился на свою мызу и сей же час прошел к Екатерине.

— Со старым покончено! — сказал он. — Отныне мы начнем новое — ты, я и наши люди.

Царица ни о чем не спросила, она все поняла. Но царь так устал и изнемог, что она опасалась припадка, хорошо ей знакомого. А успокоить Петра можно было только одним способом, давно привычным.

Она села в уголке дивана, царь же лег, припав головою к пышной ее груди, и она гладила его по волосам, пока он не уснул. Так Екатерина неподвижно сидела три часа кряду.

Словно младенец-великан у груди великанши лежал великий воитель Господень; лицо как бы уменьшилось, высокий лоб скрылся под лохматой гривою, рот был открыт, и он тихонько сопел, будто спящий ребенок!

В конце концов он проснулся и сначала посмотрел вверх, удивляясь, что находится именно здесь. Потом улыбнулся, но спасибо не сказал и не приласкался.

— Давай-ка ужинать! — вот первое, что он произнес. — Потом откушаем винца, а потом учиним большой фейерверк! Сам зажгу его возле берега, только Ян Схеерборк должен непременно присутствовать.

— Ты же прогнал Яна.

— Неужто? Так ведь он напился, скотина! Пошли за ним сей же час!

— Чудак ты, Петруша, каждую минуту настроение меняешь.

— Скучно же, коли настроение всегда одинаково, а этак все по-новому! Я всегда новый! И тебе не докучаю вечным однообразием!

Сказано — сделано: Яна вернули, правда связанного, потому что он осерчал на Петра за водокачку и идти не хотел, однако ж на берегу его встретили объятиями и поцелуем в уста, после чего вся злость у него прошла.

Отужинали, и выпили, и фейерверк учинили — царь очень любил огненную забаву.

Вот так закончился сей примечательный день, ставший дому Романовых залогом престолонаследия. Вот таков был этот человек, который сам себя называл — «великий, самодержец, император, государь всея Руси».

Этот варвар цивилизовал свою Россию, строил города, а сам в них жить не хотел, бил жену кнутом и даровал женщине изрядную свободу; жизнь его для государства была великой, богатой и полезной, в частной же сфере — такой, какой могла; но смерть ему выпала красивая, ибо скончался Петр от болезни, простудился, спасая жизнь людям, потерпевшим кораблекрушение, — он, своей рукою отнявший жизнь у столь многих!

Мсье Вольтер, камергер Фридриха Великого, обладатель весьма почетного «Pour le Mérite» [7] «За заслуги» (фр.) — прусский орден, учрежденный Фридрихом Великим. , академик и прочая, ныне уже третий год гостил в Сан-Суси, под Потсдамом. Теперь, в дивный вечерний час, он находился во флигеле, где его поселили, и писал письмо. Ни ветерка, теплынь, и привередливый, вечно зябнущий француз держал окно открытым.

Письмо было наполовину готово и адресовано маркизе, подруге кардинала Флёри [8] Флёри Андре Эркюль (1653–1743) — французский кардинал (1726), с 1726 г. главный министр Людовика XV. , которая через переписку с заграницею вела ловкий шпионаж.

«…как известно, все преходяще, — выводило перо, — и изначально было ясно, что долго это не протянется. Я должен сидеть тут ровно этакий учитель, выправляя его скверные стихи, ведь он толком не знает ни немецкого, ни французского. Злобный, как обезьяна, он накропал сатиры на всех правителей Европы, разумеется не предназначенные для печати, но такие гнусные и несправедливые… Однако ж, любезная подруга, в помышлении о предстоящем я заручился списками его памфлетов и, когда он нанесет удар, ударю в ответ. Если б вы знали, что есть Пруссия и чем она может стать! Орлиный очерк — конец одного крыла на Рейне (Юлих-Верг), а конец другого у российской границы. Кое-где на рисунке пока есть пробелы, но, когда он будет завершен, вы увидите, что вся Северная Германия, точно стервятник, грозит трехглавому имперскому орлу Австрии. Франции стоило бы унять свою ненависть к Габсбургу и не идти на компромиссы с Гогенцоллерном, ибо не ведаете вы, что творите!.. Здесь так много говорят о планах, но я не решаюсь все записывать, потому что с ним шутки плохи…»