Джозеф Конрад - Изгнанник

Прау был вытащен на отмель и, гния под дождем, коробясь на солнце, развалился и мало-помалу превратился в дым очагов поселка.

В усадьбе Лакамбы Бабалачи чувствовал себя как дома, и его особенное положение и влияние были скоро признаны даже женщинами. Он имел чисто бродяжнический дар подчиниться обстоятельствам и приноровиться к окружающему. Своей готовностью учиться на опыте презрению к скороспелым принципам, необходимому истинному государственному человеку, он превосходил самых искусных политиков; он был настолько убедителен и настойчив, что полностью руководил шатким умом Лакамбы, где стойким было только одно недовольство. Бабалачи поддерживал это недовольство, он разжигал угасающие стремления, он умерял естественное желание бедного изгнанника достигнуть высокого и выгодного положения. Буйный по природе, он отговаривал Лакамбу применять силу, так как ясно представлял себе трудность положения. По той же причине он, ненавидя белых людей, до известной степени допускал возможное покровительство голландцев. Но только нельзя было торопиться. Что бы ни думал его хозяин, по его мнению — попытка отравить старого Паталоло не принесет пользы. Конечно, это можно сделать; а потом что? Пока влияние Лингарда велико, пока Олмэйр, представитель Лингарда, является крупным промышленником в округе, Лакамбе не стоит, — даже если бы это оказалось возможным, — брать в свои руки власть над молодым государством. Убийство же Олмэйра и Лингарда дело настолько трудное и рискованное, что с этим следует повременить. Нужен союз; нужно кого-нибудь выдвинуть против белых людей, нужно найти лицо, благоволящее к Лакамбе и в то же время находящееся в хороших отношениях с голландским правительством. Нужен богатый и уважаемый купец. Такое лицо, крепко обосновавшись в Самбире, помогло бы вытеснить старого раджу, отнять у него власть или даже жизнь, если на то пошло. Затем необходимо было бы обратиться к оранг-бланду за флагом; за признанием оказанных услуг; за покровительством, которое оградит их навсегда! Слово богатого и надежного купца имело бы все для батавского правителя. Первое, что нужно сделать, найти такого союзника и уговорить его поселиться в Самбире. Белый купец не годился. Белый человек не сойдется с ними в мыслях, на него нельзя будет положиться. Нужный им человек должен быть богат, неразборчив, иметь много последователей и пользоваться известностью на островах. Такого человека можно найти среди арабских купцов. Ревность Лингарда — говорил Бабалачи — ограждает реку от всех купцов. Одни боятся, другие не знают, как пробраться туда; иные не знают о самом существовании Самбира; многие считают неблагоразумным навлекать на себя гнев Лингарда ради сомнительных выгод, которые им может дать торговля с малоизвестным поселением. Большинство из них нежелательно и неблагонадежно. И Бабалачи с сожалением вспоминал людей, которых он знавал в свои молодые годы: богатых, решительных смелых, бесшабашных, готовых на все. Но что грустить о прошлом и говорить о мертвых? Есть один человек — живой, великий — неподалеку…

Таков был план, который Бабалачи изложил своему честолюбивому покровителю. Лакамба согласился, но ему не нравилось, что все это потребует много времени. В своей страстной жажде денег и власти безрассудный изгнанник готов был довериться первому попавшемуся головорезу, и Бабалачи стоило большого труда удерживать его от необдуманных порывов. Ни в коем случае нельзя подавать виду, что они в чем-либо пытаются изменить социальную и экономическую жизнь Самбира. Всегда возможна неудача, и в таком случае месть Лингарда будет быстрой и решительной. Рисковать нельзя. Необходимо ждать.

Тем временем Бабалачи скитался по селению, переходил от костра к костру, выведывал настроения и мнения, всегда распространяя слух о своем скором отъезде. По ночам он часто брал самый маленький челн Лакамбы и бесшумно отправлялся с таинственным визитом к своему старому вождю на тот берег реки. Омар жил в благоухании святости под крылом у Паталоло. Между бамбуковым забором, окружающим дом раджи, и лесной чащей раскинулась банановая плантация, и на ее дальнем конце стояли два маленьких домика на низких сваях под сенью редких плодовых деревьев, окаймлявших прозрачный ручей, который, начинаясь где-то за домом, стремительно бежал к недалекой реке. Вдоль ручья узенькая тропинка вела через густо заросшую, заброшенную пасеку к банановой плантации и к домикам, в которых раджа поместил Омара. Величавое благочестие Омара, его проницательная мудрость, его многочисленные несчастья и суровое мужество, с каким он переносил свое увечье, произвели на Паталоло сильное впечатление. Часто в полуденный жар старый правитель Самбира запросто навещал слепого араба и долго сидел у него, сосредоточенно слушая мудрые речи. По ночам приходил Бабалачи и тревожил сон Омара, но тот никогда не упрекал его этим. Аиссе, молча стоявшей у дверей одного из домиков, видно было, как старые друзья тихо сидят у костра, разведенного на площадке, и до позднего часа о чем-то шепчутся. Она не могла разобрать слов, но с любопытством следила за их бесформенными тенями. Наконец Бабалачи вставал, брал ее отца за руку, вел его обратно в дом, расстилал для него циновки и бесшумно удалялся. Однако часто, вместо того чтобы уйти, Бабалачи, не зная, что Аисса его видит, возвращался к костру и долго сидел там в глубоком раздумье. Аисса смотрела с почтением на мудрого и храброго человека, которого она привыкла, с тех пор как помнила себя, видеть рядом со своим отцом, сидящим одиноко и задумчиво тихой ночью у догорающего костра, с неподвижным телом, но с мыслью, бродящей в стране воспоминаний или, может быть, ищущей путей в неверной беспредельности грядущего.

Бабалачи встревожился приездом Виллемса, потому что это увеличивало силу белого человека. Впоследствии он переменил свое мнение. Однажды ночью он встретил Виллемса на тропинке, ведущей к дому Омара, а позже заметил, не очень тому удивясь, что слепой араб, по-видимому, ничего не знает о прогулках белого пришельца поблизости от его жилья. Зайдя как-то неожиданно днем, Бабалачи видел как будто белую куртку, мелькнувшую в кустах на том берегу ручья. В этот день он задумчиво наблюдал за Аиссой, когда она хлопотала, приготовляя вечерний рис; но перед заходом солнца он торопливо попрощался и ушел, невзирая на гостеприимное приглашение Омара, во имя аллаха, разделить с ними трапезу. В тот же вечер он встревожил Лакамбу известием, что настало время сделать первый шаг в давно задуманной игре. Лакамба возбужденно просил объяснений. Бабалачи покачал головой и показал пальцем на мелькающие тени двигающихся женщин и неясные очертания мужчин, сидящих у костров на дворе. Он объявил, что здесь не вымолвит ни слова. Когда же весь дом уснул, Бабалачи с Лакамбой молча прошли мимо спящих групп, направляясь к берегу, сели в челн и бесшумно направились к заброшенной сторожке на старом рисовом поле. Там они были в безопасности от нескромных глаз и ушей и могли всегда объяснить свою поездку желанием подстрелить оленя, так как это место было известно как водопой всякого рода дичи. Здесь, в полном уединении, Бабалачи посвятил внимательного Лакамбу в свой план. Его мысль состояла в том, чтоб использовать Виллемса для подрыва влияния Лингарда.