Джозеф Конрад - Изгнанник

Лингард пошел ей навстречу, и, как только она завидела старого моряка, она выронила плод и с криком радости протянула руки. Он взял ее от малайца, и она тотчас же ухватилась за его усы с любовной лаской, вызвавшей непривычные слезы на маленьких покрасневших глазах моряка.

— Не так сильно, детка, не так сильно, — прошептал он, прижимая к себе голову ребенка огромной ручищей.

— Подними мой ананас, морской раджа, — быстро проговорила она высоким, чистым голосом. — Он там, под столом. Мне надо его поскорее. Скорей! Ты был далеко, далеко на большом море и дрался со множеством врагов. Так говорит Али. На большом море, далеко, далеко, далеко.

— Откуда у нее берутся эти сведения? — спросил Лингард, поднимая ананас.

— Она все время с малайцами. Не раз я заставал ее по вечерам за их ужином; сидит, засунув пальцы в блюдо риса. Как хо- |юша она и как умна!

Лингард посадил ребенка на стол, и оба смотрели на нее с | ияющими лицами.

— Совершенно маленькая женщина, — прошептал Лингард, — Да, мой милый друг, мы из нее кое-что сделаем. Вот увидите.

— Теперь на это мало шансов, — печально заметил Олмэйр.

— Почем знать! — возразил Лингард, беря дитя на руки и прохаживаясь взад и вперед по веранде. — У меня свои планы, слушайте. — И он начал развивать перед заинтересовавшимся Олмэйром свои планы на будущее. Он повидается с Абдуллой и Лакамбой; раз сила теперь на их стороне, надо с ними как-нибудь столковаться. А с ним еще считаются, и Олмэйр это знает лучше всякого другого. Придется терпеливо ждать, занявшись какой-нибудь мелкой торговлей. Все наладится. Но главное, — гут Лингард заговорил тише, внезапно остановившись перед зачарованным Олмэйром, — главное, это будут поиски золота. Он, Лингард, всецело себя этому посвятит.

Он бывал уже раньше внутри страны. Там есть громадные россыпи наносного золота. Опасно? Конечно! Но какая зато и награда! Он будет искать и найдет. Не может быть ни тени сомнения. К черту опасность! Сперва они заберут, сколько можно будет, для себя и будут хранить тайну. Затем составят компанию. В Батавии или в Англии. Да, в Англии. Так лучше. И бэби будет самой богатой женщиной в мире. Он, Лингард, может быть, и не увидит этого, хотя и чувствует себя годным еще на много лет, но Олмэйр увидит. Да, для этого стоит пожить, а?

Между тем богатейшая в мире женщина пронзительно кричала:

— Раджа Лаут! Раджа Лаут!

Лингард уселся с ребенком на коленях, а Олмэйр достал две грязные колоды карт.

— Приступим к делу, мое сокровище, — проговорил Лингард, с величайшей осторожностью складывая две карты.

Найна следила с глубокой серьезностью за тем, как он возводил нижний этаж, все время обращаясь к Олмэйру через плечо, для того чтобы не повредить дыханием своей постройки.

— Я знаю, о чем говорю. Я был в Калифорнии в сорок девятом году; не то, чтобы я заработал… Был и в Виктории, в первые дни. Я все это знаю. Доверьтесь мне. Там и слепой мог бы… Сиди смирно, детка, а то свалишь всю эту махину. У меня еще твердая рука! Что, Каспар? Ну, теперь, моя радость, мы поставим третий дом поверх этих двух. Сиди смирно. Как я говорил, стоит лишь нагнуться, чтобы загрести пригоршни золотой пыли. Вот и готово. Три дома один на другом. Здорово! — Он откинулся на стул и продолжал: — Когда мы будем на месте, будет одна лишь забота: загрести как можно больше песку. Затем мы все отправимся в Европу. Ребенок должен получить вое питание. Мы будем богаты.

— Выше! Выше! — закричала Найна, теребя бороду старого моряка.

— Однако, изводишь ты меня, — ласково сказал Лингард, нежно целуя девочку. — Что? Еще один дом поверх этих всех! Ну что же! Попробую! — Ребенок наблюдал за ним, затаив ды хание.

Когда трудный подвиг был закончен, она захлопала в ладоши от радости со вздохом глубокого удовлетворения.

— Ой, берегитесь! — воскликнул Олмэйр.

Постройка вдруг рухнула от легкого дыхания ребенка. Лингард на мгновение переменился в лице. Олмэйр захохотал, но малютка расплакалась.

— Возьмите ее, — отрывисто сказал старый моряк. Олмэйр ушел с плачущим ребенком, а он остался на своем месте за столом, мрачно уставившись на груду карт.

— Чертов Виллемс! — бормотал он про себя. — Но я с этим справлюсь!

Он встал и, нетерпеливым движением смахнув карты со стола, снова опустился в кресло.

— Устал как собака, — со вздохом сказал он, закрывая глаза.

Лингард в жизни не знал колебаний, и у него не было поводов узнать их. Он достиг больших успехов в своих торговых предприятиях, был человеком, которому везло в борьбе, опытным мореплавателем и, несомненно, первым по положению и влиянию в здешних водах. Для Лингарда, человека, по существу, простого, все было просто. Он мало читал; с него довольно было умения плавать, и торговать, и добродушно оказывать помощь обездоленным жизнью людям, попадавшимся ему на пути. Думая о своих собственных успехах, о том, как он из шкипера стал судовладельцем, затем крупным капиталистом, уважаемым везде, где бы он ни показался, Лингард, — раджа Лаут, — изумлялся своей удаче. Опытность свою он считал огромной и непререкаемой. В жизни, как и в мореходстве, были лишь два способа действий: правильный и неправильный. Считая неопровержимым, что он мудр и счастлив, — иначе, как бы он мог достичь таких успехов? — он чувствовал склонность помогать другим. Он вмешивался в чужие дела, но с величайшей скромностью: если он и обладает кое-какими сведениями, то в этом нет особой заслуги.

Только при своем возвращении в Самбир старый моряк в первый раз узнал горечь сомнений и неудач. Потеря «Искры», погибшей на рифах в вечернем сумраке у побережья Суматры, сильно его потрясла. Новости, которые он узнал по прибытии в Самбир, также были не из тех, которые могли бы его успокоить. Много лет тому назад, побуждаемый своей любовью к приключениям, он, с неимоверными трудностями, открыл и исследовал, — исключительно в своих интересах, — устье этой реки, где, как он слышал от туземцев, образовалось новое поселение малайцев. Несомненно, что первое время он думал только о своей личной выгоде; но, радушно принятый Паталоло, он вскоре полюбил и правителя и народ, помогал им советом и делом и — никогда не слышав об Аркадии — мечтал об аркадийском блаженстве для этого уголка земли, который он любил считать своим достоянием.

В характерном для него, непоколебимом убеждении, что только он один знает, что нужно для пользы туземцев, он, в конце концов, был недалек от истины. «Хочешь не хочешь, а он сделает их счастливыми», — говорил он себе. Торговля с ним создавала благосостояние молодого государства, а страх перед его мощью обеспечил внутренний порядок на многие годы.

Он с гордостью взирал на плоды своих трудов. С каждым годом он все больше и больше привязывался к этой стране, к народу и к илистой реке, которая, поскольку это будет зависеть от него, никогда не увидит другого судна, кроме «Искры». Он знал каждого поселенца вдоль по течению от моря до Самбира, знал их жен и детей, знал почти каждого из туземцев.