Джозеф Конрад - Изгнанник

Заметив движение Виллемса, она крикнула:

— Не подходи или умрешь сразу! Уходи, пока я помню… еще помню!

Виллемс приготовился к борьбе. Он не решился уйти без оружия. Он шагнул к ней. Она подняла револьвер. Он заметил, что она не взвела курка, и решил, что если она и выстрелит, то все равно промахнется. Бьет слишком высоко; тугой спуск. Он шагнул ближе, увидел длинное дуло, неуверенно шевелящееся в протянутой руке. Он подумал: «Теперь пора…» Он слегка согнул колени, наклонился и приготовился кинуться вперед.

Перед глазами у него вспыхнул красный огонь, и его оглушил выстрел, показавшийся ему сильнее грома. Что-то остановило его, и он стоял, вдыхая острый запах голубого дыма стлавшегося перед ним, как огромное облако. «Промахнулась, честное слово… Так я и думал!» Он увидел ее где-то далеко от себя. Она стояла с поднятыми руками, а маленький револьвер лежал на земле у ее ног… «Промахнулась…» Он сейчас поднимет его. Никогда еще он не чувствовал так, как в эту секунду, всей радости, торжествующего восторга солнца и жизни. Его рот был полон чем-то теплым и соленым. Он хотел кашлянуть, выплю нуть. Кто кричит: «Во имя бога, он умирает» Умирает? Кто уми рает? Сейчас поднимет… Ночь! Что?.. Уже ночь…

* * *

Много лет спустя Олмэйр рассказывал случайному гостю из Европы историю революции в Самбире. Это был румын, наполовину ученый-естествоиспытатель, наполовину охотник за орхидеями, которые он собирал с коммерческой целью. По дороге в глубь страны он остановился у Олмэйра. Это был человек воспитанный, но пил голый джин и лишь изредка, в виде исключения, выдавливая в чистый спирт сок из лимона. Он говорил, что это полезно для здоровья, и с этим снадобьем, стоящим перед ним, часто рассказывал удивленному Олмэйру о чудесах европейских столиц. Олмэйр, в свою очередь, воодушевленно излагал свои мнения относительно социальной и политической жизни Самбира.

Была ночь. Они сидели у стола на веранде, окруженные тучей маленьких насекомых, привлеченных огнем дурно пахнущей лампы. Олмэйр с горящим лицом говорил:

— Конечно, я не видел этого. Я ведь говорил вам, что остался в протоке. Перед самым заходом солнца вода поднялась, и мы смогли выбраться. Мы добрались до пасеки Лакамбы, когда было уже темно. Все было тихо. Я думал, что они ушли, и был очень рад. Мы прошли во двор и увидели большую кучу чего-то посреди двора. С этой кучи вскочила она и бросилась к нам. Клянусь богом… вы ведь знаете рассказы о верных собаках, охраняющих трупы своих хозяев, которые не допускают никого, которых невозможно отогнать прочь… Даю вам честное слово, нам тоже едва удалось оттащить ее. Она была, как ведьма. Она не позволяла нам трогать его. Он был убит. У него было прострелено левое легкое, и пуля вышла, пробив лопатку. Справившись с ней — вы не можете себе представить, как была сильна эта женщина, — мы перенесли тело Виллемса в лодку и отчалили. Мы думали, что она в обмороке, но она вскочила и бросилась в воду. Я позволил ей влезть, — что я мог сделать? Река кишит аллигаторами, а она, конечно, поплыла бы за нами. Я никогда не забуду этого ночного путешествия. Она сидела на дне лодки, держа его голову на голенях, вытирая время от времени его лицо своими волосами У него много крови запеклось вокруг рта и на подбородке. И в течение всех шести часов путешествия она не переставала шептать трупу ласковые слова!.. Со мной был помощник Лингарда. Он говорил позднее, что не повторил бы этого путешествия за пригоршню алмазов. И я верю ему. Я и теперь еще дрожу. Вы думаете, он слышал? То есть не он, а кто — то… что-то?..

— Я материалист, — заявил ученый, берясь за бутылку.

Олмэйр, покачав головой, продолжал:

— Никто не видел, как это случилось, за исключением Махмуда. Он говорил, что находился от них на расстоянии двух копий. Видимо, эти две женщины ссорились между собой. Махмуд говорит, что когда Жоанна накинулась на нее и потом убежала, Виллемс и Аисса сошли с ума. Они начали метаться. Вот буквальные слова Махмуда: «Я видел, как она подняла револьвер и направляла его во все стороны, я боялся, как бы она не застрелила меня, и отскочил в сторону. Затем я увидел, как белый бросился на нее. Он бросился, как господин наш тигр, когда он кидается из джунглей на копья людей. Она не прицеливалась. Был только один выстрел. Она вскрикнула, а он стоял столько времени, сколько надо, чтобы сосчитать медленно: раз, два, три… затем закашлялся и упал ничком. Дочь Омара продолжала кричать, не переводя дух, пока он не упал. Я ушел и оставил позади себя тишину. Это не касалось меня, а у меня в лодке была другая женщина, обещавшая мне денег. Мы сразу отчалили, не обращая внимания на ее вопли. Мы бедные люди, а нам заплатили немного за наш труд». Вот его слова, и всегда одни и те же. Спросите его сами. Это человек, у которого вы наняли лодку для вашего путешествия вверх по реке.

— Самый отъявленный вор, какого я когда-либо видел! — воскликнул путешественник.

— Что вы! Он человек почтенный. Двое его братьев, те убиты, и поделом. Они грабили могилы даяков, где всегда есть драгоценности. Но он человек почтенный, и устроился. Все устроились, кроме меня. И все из-за этого мерзавца, приведшего этих арабов.

— De mortuis nil ni… num, [2] О мертвых ничего… (лат.). - пробормотал гость.

— Вы бы говорили по-английски, вместо румынской болтовни, которой никто не может понять, — сердито сказал Олмэйр.

— Не сердитесь, — икнул тот. — Это латынь, и в ней мудрость. Это значит: «Не осуждайте мертвых». Не обижайтесь, вы мне нравитесь. Вы не в ладах с провидением, и я также. Я должен был быть профессором, а смотрите, что я такое.

Голова его упала. Он сидел, сжимая в руке пустой стакан, а Олмэйр ходил взад и вперед, потом вдруг остановился.

— Да, все преуспели, кроме меня. Почему? Ведь я лучше всех их. Лакамба называет себя султаном. Когда я захожу к нему по делу, он высылает ко мне своего одноглазого черта Бабалачи сказать, что властитель спит и не скоро проснется. А этот Бабалачи! Он, изволите видеть, шахбандар государства. О господи! Шахбандар! Свинья! Бродяга, которому я не позволил подняться по этим ступенькам, когда он пришел впервые. А посмотрите на Абдуллу. Он живет здесь, потому что, как он говорит, здесь он подальше от белых. У него сотни тысяч, дом в Пенанге, корабли. Он все здесь перевернул, угнал Лингарда искать золото, а потом отправил его в Европу, где тот и исчез. Представить себе, чтобы такой человек, как капитан Лингард, исчез, точно про стой кули. Мои друзья писали в Лондон, справляясь о нем. Никто ничего не знает! Вы подумайте! Не знают о капитане Лингарде!

Ученый искатель орхидей поднял голову.

— Это был сен… сентимент… альный… старый… раз… бойник, — проговорил он, заикаясь. — Он мне нравится. Я сам сент… тален.