Джозеф Конрад - Морские повести и рассказы

Его сдержанный, злобный смех пугал ее теперь.

— Говорю вам… как вас?.. Бэсси… и мир-то для меня тесен, если мне захочется расставить локти, не говоря уж о проклятой кроличьей клетке. Жениться! Он хочет, чтобы я женился и остепенился! И уж наверняка приглядел невесту, черт бы меня побрал! А смею вас спросить, вам известна эта девица?

Рыдания без слез душили ее, она вся тряслась, но он был слишком взбешен, чтобы заметить ее отчаяние. Задребезжала оконная рама.

— Зубоскал, явившийся с какими-то сведениями! — раздался размеренный голос старого Хэгберда; он говорил поучительным тоном. А Бэсси показалось, что этот голос отравляет безумием ночь, шлет гибель на землю, — Теперь я знаю, что тут неладно, у здешних жителей, моя милая. Ну конечно! Раз здесь разгуливает этот сумасшедший парень. Не имейте с ним никакого дела, Бэсси. Вы слышите, Бэсси?..

Они стояли, как окаменевшие. Старик суетился и бормотал что-то у окна. Вдруг он пронзительно крикнул:

— Бэсси, я вас вижу! Я скажу Гарри!

Она сделала движение, словно хотела убежать, потом остановилась и прижала руки к вискам. Молодой Хэгберд — огромная темная тень — застыл, как человек, вылитый из бронзы. Над их головами безумная ночь хныкала и бранилась голосом старика:

— Прогоните его, моя милая. Это какой-то бродяга. А вам нужно жить своим домом. У этого парня нет никакого дома, он не похож на Гарри. Он не может быть Гарри. Гарри вернется завтра. Вы слышите? Еще один день, — лепетал он, все сильнее волнуясь. — Не бойтесь, Гарри на вас женится.

Его голос, пронзительный и безумный, вздымался над равномерным глубоким гулом прибоя, тяжело ударявшего о дамбу.

— Ему придется жениться. Я его заставлю, а не то… — он выкрикнул страшное проклятие. — Завтра же я лишу его последнего шиллинга и завещаю все вам! Я это сделаю… Вам! Пусть подыхает с голоду!

Окно захлопнулось.

Гарри перевел дух и шагнул в сторону Бэсси.

— Значит, вы — эта девушка, — сказал он, понизив голос.

Она не пошевельнулась; она стояла, отвернувшись от него, сжимая голову руками.

— Честное слово, — продолжал он, и невидимая улыбка заиграла на его губах, — я не прочь остаться…

Ее локти сильно дрожали.

— …на неделю, — закончил он, не делая паузы.

Она закрыла лицо руками.

Он подошел совсем близко и ласково завладел ее руками. Его дыхание коснулось ее уха.

— Я попал сейчас в переделку, и вы должны помочь мне выпутаться.

Он старался отвести ее руки от лица. Она сопротивлялась.

Тогда он отпустил ее и, отступив немного, спросил:

— Есть у вас деньги? Теперь я должен уйти.

Быстро, пристыженная, она кивнула головой, а он ждал, отвернувшись от нее, пока, вся дрожа, низко опустив голову, она старалась найти карман платья.

— Вот они! — шепнула она, — Ох, уходите! Ради бога, уходите! Если бы у меня было больше… больше… я бы отдала все, чтобы забыть, чтобы заставить вас забыть.

Он протянул руку.

— Не бойтесь! Ни одну из вас я не забыл. Иные давали мне кое-что и подороже денег… Но сейчас я — нищий, а вы, женщины, всегда меня выручали.

Раскачиваясь, он подошел к окну и в тусклом свете, проникающем сквозь штору, взглянул на монету, лежавшую на его ладони. Это было полсоверена. Он сунул монету в карман. Она стояла немного в стороне, с опущенной головой, словно раненая; руки ее бессильно повисли.

— Вы не можете купить меня, — сказал он, — и не можете выкупить себя.

Он плотно нахлобучил шапку, и через секунду она почувствовала его мощное объятие; ноги ее оторвались от земли, голова запрокинулась назад. Он властно, с молчаливой страстью покрывал поцелуями ее лицо, словно торопясь добраться до ее сердца. Он целовал ее бледные щеки, лоб, тяжелые веки, ее увядшие губы, а размеренные удары и вздохи надвигающегося прилива словно аккомпанировали его ласкам. Казалось, море, пробив дамбу, защищавшую город, прошло над ее головой. Волна схлынула. Она отшатнулась, прислонилась к стене, истощенная, как будто ее выбросило на сушу после бури и кораблекрушения.

Немного погодя она открыла глаза и, прислушиваясь к твердым неторопливым шагам, уносившим победителя, стала оправлять платье, все время глядя перед собой. Вдруг она метнулась к открытой калитке и выбежала на темную и безлюдную улицу.

— Остановитесь!.. — крикнула она. — Не уходите!..

Склонив голову, она прислушивалась и не могла сказать, были ли то удары волн, или его роковые шаги — шаги, безжалостно ударявшие по сердцу. Вскоре все звуки стали затихать, словно она медленно превращалась в камень. Это тревожное молчание вселило в нее страх — более острый, чем, страх смерти. Теряя силы, она послала последний призыв:

— Гарри!

Не слышно было даже замирающего отзвука шагов. Ничего. Далекий грохот прибоя, даже голос беспокойного моря, казалось, смолк. Все звуки замерли, замер и шепот жизни, словно она была одна, покинутая в той каменистой стране, о которой только что слышала, — там, где безумцы ищут золото и, найдя, презрительно его отбрасывают.

Капитан Хэгберд в своем темном доме держался настороже. Открылось окно, и в молчании каменистой страны раздался голос над ее головой, высоко в черном пространстве, — голос безумия, лжи и отчаяния, голос неугасимой надежды:

— Ушел он, этот зубоскал? Вы не слышите его шагов, моя милая?

Она залилась слезами.

— Нет! Нет! Нет! Я больше его не слышу! — всхлипывая, сказала она.

Он торжествующе захихикал там, наверху:

— Вы его спугнули. Славная девушка! Теперь все в порядке. Имейте терпение, моя милая. Только один день.

В другом доме старик Карвил сидел, царственно развалившись в кресле; круглая лампа горела на столе подле него. Вдруг он злобно заревел:

— Бэсси! Бэсси! Эй, Бэсси!

Она услыхала его наконец и, словно покоренная судьбой, молча поплелась назад, в свой душный маленький ад. Здесь не было ни величественного портала, ни страшной надписи у входа, осуждающей преступные надежды, — она не знала, в чем она согрешила.

А капитан Хэгберд там, наверху, довел себя до того, что начал шумно выражать свою радость.

— Закройте окно! Тише! — глотая слезы крикнула она ему с порога.

Он взбунтовался, испытывая в душе радость оттого, что он навсегда покончил с чем-то неладным. С криками этого старика, в которых, казалось, звучала бессмертная вера в грядущий день, ворвалось великое, исполненное надежд безумие мира, чтобы вселить ужас в ее сердце.

Направо протянулись ряды кольев для рыболовных сетей, напоминающие таинственную систему полузатонувших бамбуковых заграждений, вторгшуюся неведомо зачем в эти владения тропических рыб. Насколько охватывал глаз, нигде не видно было признаков человеческого жилья, и казалось — эти нелепые заграждения были навсегда покинуты каким-нибудь бродячим племенем рыболовов, ушедшим в другие моря.