Джозеф Конрад - На отмелях

Когда Лингард пошел к лодке, чтобы последовать за уплывшим на яхту Картером, Васуб спустился перед ним по трапу с мачтой и парусом на плечах. Старик легко спрыгнул в лодку и стал приготовлять ее к путешествию.

Лингард привык плавать один по лагунам в этой маленькой лодке. У нее была небольшая мачта и небольшой парус, она легко подымала двоих и без труда пробиралась по таким местам, где воды было всего на несколько дюймов. В ней он мог обходиться без команды и, если ветер падал, в ней можно было передвигаться на паре весел по мелководью. Кругом было так много островков и песчаных отмелей, что, в случае внезапной бури, всегда имелась защита от ветра; а когда он хотел выйти на берег, он мог втаскивать ее за собой на канате, словно дитя-гигант игрушечную лодку. В этой лодке он обычно и ездил во время посещения бригом отмелей. Однажды его застиг сильный ветер, и он, идя вброд, донес челнок на голове до ближайшего песчаного островка, где и провел два дня. Вокруг мелководное море вздымало яростные волны, а в трех милях, сквозь пену и туман, виднелся бриг, то появлявшийся, то исчезавший; его высокие мачты качались и как будто касались плачущего, грустного, серого неба.

Всякий раз, как он появлялся в этом челноке в лагуне, Иоргенсон, уже знавший о прибытии брига по глухому выстрелу сигнальной пушки и сейчас же начинавший наблюдать за проходом, бормотал про себя:

— Вот и Том в своей скорлупе.

По форме и по цвету своей темной полированной обшивки она и в самом деле походила на половинку ореховой скорлупы. Плечи и голова пассажира высоко выдавались над ее бортами; несмотря на тяжелый вес Лингарда, она смело взбиралась на крутые валы, легко соскакивала в углубления и иногда со спокойной ловкостью перепрыгивала через короткую волну. В ней было что-то располагающее к доверию, и она напоминала осторожную горную лошадку, везущую по трудным тропинкам всадника большего, чем она сама.

Васуб отер банки, приладил мачту и парус, укрепил уключины. Лингард посмотрел сверху на худые плечи старого слуги, озаренные неверным, но живым светом. Васуб трудился ради удобства своего начальника, и от его поглощенности этой работой на Лингарда повеяло утешением дружеской услуги. Наконец старик, что-то почтительно пробормотав, поднял голову; на его сморщенном лице, украшенном дюжиной щетинистых волосков, свисавших над губами, было несколько усталое, но удовлетворенное выражение, и слегка раскосые глаза метнули вверх скромный взгляд, как бы на что-то осторожно намекая. Лингард понял этот молчаливый вызов на откровенность и, сходя в лодку, проговорил:

— Время сейчас опасное.

Лингард сел и взялся за весла. Васуб продолжал держать лодку за борт, рассчитывая на дальнейшие откровенности. Он пять лет прослужил на бриге, и Лингард это отлично помнил. Этот старик был тесно связан с жизнью брига и с его собственной и в нужные моменты был всегда наготове, молча ожидая приказаний; он слепо верил в могущество Лингарда и беспрекословно подчинялся его воле. Можно ли на него положиться теперь?

— Нам понадобятся мужество и верность, — добавил Лингард испытующе.

— Меня знает много людей, — с готовностью подхватил старик, словно давно дожидаясь случая, чтобы заговорить. — Смотри, туан, я на всякий случай налил воды в маленький бочонок на корме.

I — Я тоже тебя знаю, — сказал Лингард.

— Ты знаешь и ветер, и море, — воскликнул серанг. — Ветер и море верно служат сильному человеку. Я был пилигримом и во многих местах слышал слова мудрости, и я говорю тебе, туан, что силен тот, кто знает скрытое в вещах и в людях. Ты долго пробудешь в отсутствии, туан?

— Я скоро вернусь вместе с остальными белыми. Это только начало. Слушай, Васуб! Даман, сын собаки, взял в плен двух людей моего народа. Лицо мое омрачилось.

— Це-це! Жестоко и дурно он поступил! Не следует обижать друга или брата друга, а то придет возмездие, быстрое, как наводнение. Но илланунский вождь и не может быть иным. Много видели мои старые глаза, но никогда еще я не видел, чтобы тигр переменял свои полосы. Я-ва! Тигр этого не может. Такова мудрость у нас, невежественных малайцев. Но мудрость белых туанов велика. Они думают, что если с тигром поговорить, то он может… — Васуб не докончил и энергичным деловым тоном добавил: — Руль лежит под задней банкой на тот случай, если туан захочет идти под парусами. Ветер не затихнет до заката. — И опять его голос изменился, точно две души по очереди влетали и вылетали из его тела. — Нет, нет. Сначала надо убить тигра, а потом уже можно без страха считать полосы на его спине, одну за другой, вот так.

Он вытянул худой, смуглый палец, и в его горле послышался безрадостный звук, точно там забрякала побрякушка.

— С ним много других негодяев, — сказал Лингард.

— Нет, туан. Они следуют за своими вождями, как мы следуем за тобой. Это так и должно быть.

Лингард подумал с минуту.

— Значит, мои люди последуют за мной, — сказал он.

— Они простые, глупые калаши, — с презрительным сожалением сказал Васуб. — Некоторые из них понимают не больше, чем дикие люди из лесов. Вот, например, Сали, глупый сын моей сестры, который по твоей милости назначен к рулю. Неразумие его безмерно, но зрение его хорошо — почти так же хорошо, как у меня, который вследствие молитв и многих упражнений умеет заглядывать в самую темную ночь.

Лингард тихо рассмеялся и затем серьезно взглянул на серанга.

Над их головой матрос наклонил в сторону факел, и мелкий дождь искр поплыл книзу и погас, не долетев до воды.

— Так, значит, ты можешь видеть во тьме, серанг? Ну, тогда загляни и говори. Скажи, воевать или не воевать? Оружие или слова? Которая глупость лучше? Ну, что же ты видишь?

— Темно, темно, — прошептал наконец Васуб испуганно. — Бы вают такие ночи… — Он покачал головой и забормотал: — Смотри, туан, течение повернулось. Да, туан, повернулось. — Лингард взгля нул вниз на скользящую воду. Она быстро двигалась мимо борта судна, и в освещенном круге, отбрасываемом кормовыми фонаря ми, ясно виднелись полосы пены. Искрились пузырьки, появля лись темные и сверкающие полосы и убегали за корму без журча ния, без шума, без жалобы, без шороха. Мягкая неудержимость течения чаровала глаз и приводила на ум мысль о неизбежном. Волны, пробегавшие через одинокое пятно света, походили на вечный поток времени. Когда Лингард взглянул вверх, он не мог отделаться от смущающего впечатления, которое вызвал в нем этот бесшумный бег вод. С минуту ему казалось, как будто затерянное во мраке пятно света, бриг, лодка, скрытый от глаз берег, отмели и самая тьма вокруг и над головой, словом, все видимое и невидимое тихо скользило через необозримые мрачные пространства. Он сделал над собой усилие — и все остановилось, и только пена и пузырьки неустанно бежали вперед, не подвластные его воле.