Синклер Льюис - Главная улица

— Конечно. Ей пора образумиться, — заявил Нэт Хикс, глубокомысленно поджав губы. — Что касается меня, то я считаю ее самой интересной бабенкой в городе. Кстати, ей, верно, очень не хватает этого шведа Вальборга, который работал у меня! Вот это была пара! Они только и говорили что о поэзии и лунном свете. Продлись это еще немного, и они дошли бы до таких нежностей…

Сэм Кларк перебил его:

— Вздор! Они и не думали влюбляться друг в друга. Они говорили только о книгах и прочей дребедени. Говорю вам, что Кэрри Кенникот — умная женщина, а у таких умных, образованных женщин всегда бывают странные идеи. Но это проходит после третьего или четвертого ребенка. Вы увидите, понемногу она успокоится, начнет преподавать в воскресной школе, участвовать в общественных развлечениях и перестанет соваться в политику и дела. Будьте уверены!

После всего лишь пятнадцатиминутного совещания, на котором были обсуждены ее чулки, ее ребенок, ее отдельная спальня, ее пристрастие к музыке, ее давнишний интерес к Гаю Поллоку, предположительные размеры ее жалованья в Вашингтоне и все ее высказывания со времени возвращения в город, верховный совет постановил разрешить Кэрол Кенникот жить на свете и перешел к слушанию нового анекдота Хикса о коммивояжере и старой деве.

По каким-то совершенно загадочным для Кэрол причинам Мод Дайер казалась недовольной ее приездом. У «Веселых семнадцати» Мод с нервным смехом сказала:

— Ну, я думаю, что работа на войну была для вас отличным предлогом, чтобы не возвращаться и веселиться вовсю. Хуанита, не находите ли вы, что мы должны заставить Кэрри рассказать нам о своих знакомствах с офицерами в Вашингтоне?

Все задвигались и с интересом посмотрели на Кэрол. Но Кэрол спокойно глядела на них. Их любопытство показалось ей естественным и безразличным для нее.

— Да, да. Непременно. Как-нибудь, — скучающим тоном сказала она.

Тетушку Бесси Смейл она больше не принимала настолько всерьез, чтобы бороться с ней за свою независимость. Она поняла, что тетушка Бесси вовсе не хочет быть назойливой, что она только стремится быть полезной Кенникотам. Так Кэрол познакомилась с трагедией старости, величайшее горе которой не в недостатке сил, а в том, что она не нужна молодости, в том, что ее так щедро предлагаемые любовь и житейская мудрость со смехом отвергаются. Кэрол научилась угадывать мысли старой тетки. Она знала теперь, что, когда та приносит ей банку повидла, у нее надо попросить рецепт его изготовления: этого она ждет от своей молодой племянницы. Теперь сам ум тетушкиных вопросов мог только сердить ее, но не угнетать.

Ее не повергла в отчаяние даже миссис Богарт, которая объявила:

— Теперь, когда мы добились запрещения алкоголя, самое важное, мне кажется, заняться не курильщиками, а теми, кто не соблюдает день субботний. Надо переловить всех нарушителей закона, которые играют в бейсбол и ходят по воскресеньям в кино.

В одном только тщеславие Кэрол было уязвлено: мало кто расспрашивал ее о Вашингтоне. Те же люди, которые с жадностью и восхищением слушали Перси Брэзнагана, совершенно не интересовались ее рассказами. А она-то воображала, что будет в Гофер-Прери одновременно еретичкой и возвратившейся героиней! Она думала об этом спокойно и с веселой насмешкой; но все равно ей было больно.

В августе у нее родилась девочка. Кэрол не могла решить, кем будет ее дочь: выдающейся феминисткой, или женой ученого, или тем и другим вместе. Но она уже выбрала для нее Вассар-колледж и трикотиновое платье с черной шляпкой для первого курса.

Хью за завтраком был болтлив. Он хотел поделиться впечатлениями от уличных игр.

— Сиди тише. Ты слишком много трещишь! — прикрикнул на него Кенникот.

Кэрол вскипела.

— Не говори с ним так! Почему ты не выслушаешь его? Он рассказывает что-то интересное.

— В чем дело? Неужели ты хочешь, чтобы я тратил время на его болтовню?

— Отчего же нет?

— Прежде всего ему следует немного привыкнуть к дисциплине. Пора уже начать воспитывать его.

— Я научилась от него дисциплине и сдержанности гораздо больше, чем он от меня.

— Что это такое? Новомодная теория обращения с детьми, усвоенная тобой в Вашингтоне?

— Может быть. Думал ли ты когда-нибудь о том, что дети — тоже люди?

— Безусловно. Поэтому я и не намерен терпеть, чтобы он только один и разговаривал за столом.

— Само собой разумеется. И у нас есть свои права. Но я хочу вырастить из него человека. У него не меньше мыслей, чем у нас с тобой, и я хочу, чтобы он развивал их, а не принимал на веру взгляды Гофер-Прери. Теперь моя главная забота — не позволять ни себе, ни тебе «воспитывать» его.

— Ладно, не будем из-за этого ссориться. Но избаловать его я не дам.

Кенникот забыл об этом через десять минут; она забыла тоже — на этот раз.

Кенникоты и Кларки поехали на север, охотиться на уток на перешейке между обоими озерами. Стоял осенний день, весь окрашенный в голубые и медные тона.

Кенникот подарил Кэрол легкое охотничье ружье. Это был ее первый урок. Она училась сосредоточиваться, не визжать при выстреле и, прицеливаясь, пользоваться мушкой на конце ствола. Кэрол сияла; она готова была поверить Сэму, убеждавшему ее, что это она убила чирка, по которому оба они выстрелили одновременно.

Она сидела на берегу заросшего камышом озера и отдыхала, равнодушно разговаривая с миссис Кларк. Тихо опускались сумерки. Позади тянулось темное болото. Пахло свежей землей. Озеро было гранатовое и серебряное. Голоса мужчин звонко раздавались в прохладном воздухе.

— Бери левее! — протяжно крикнул Кенникот. Высоко над головами, вытянувшись в линию, быстро летели три утки.

Грянули ружья, и одна из птиц кувырком полетела вниз. Мужчины взялись за весла, и лодка, скользнув по блестящей, как вороненая сталь, поверхности озера, исчезла в камышах. Оживленные голоса и мерный плеск весел долетали до Кэрол из мглы. В небе огненная равнина полого спускалась к безмятежной гавани. Вот она растаяла. Озеро было теперь белое, как мрамор.

— Ну, старушка, теперь самая пора домой, а? — крикнул Кенникот. — Аппетит нагуляли изрядный!

— Я сяду вместе с Этел, — сказала Кэрол, когда они подошли к машине.

В первый раз она назвала миссис Кларк просто по имени, в первый раз Кэрол, остепенившаяся обитательница Главной улицы, охотно расположилась на заднем сиденье.

«Я голодна; хорошо так проголодаться!» — думала она в пути.

Она взглянула через тихие поля на запад. Ей мерещились непрерывные просторы до Скалистых гор, до Аляски; страна, которая достигнет беспримерного величия, когда другие государства одряхлеют. Но она знала, что до этого времени сотни поколений таких Кэрол будут стремиться вперед и погибать в трагедии, в которой нет ни мантий, ни торжественных песнопений, — в неизбежной будничной трагедии борьбы с косностью.