Чжоу Ли-бо - Ураган

— Сколько людей требуется на этот раз?

— Ты мне прежде скажи, сколько уже ушло в армию?

— Тридцать девять человек.

— Для такой деревни, как Юаньмаотунь, это не мало, но надо больше. Если мы сумеем еще столько же завербовать, догоним другие деревни. Вот, например, в Чанлинском районе уезда Хулань за одну неделю в армию записалось свыше тысячи молодых парней. Составили из них целый батальон, который так и называется «Чанлинский резервный батальон». Вот это слава!

Го Цюань-хай молча продолжал курить.

— Что, трудно? — спросил Сяо Сян, присаживаясь рядом.

— Да, нелегко… — с расстановкой ответил Го Цюань-хай. — Сам понимаешь: только что получили землю, дома, лошадей… Хочется ли расставаться со всем этим?

— Я понимаю, что нелегко, но ведь нужно. Соберем активистов, посоветуемся, а потом созовем общее собрание. В уезде Хулань устраивали беседы в каждом доме, а затем жены разговаривали с мужьями, отцы агитировали сыновей, младшие братья — старших. Результат получился очень хороший.

— Что ж, можно и у нас попробовать этот способ, — оживился Го Цюань-хай. — Сейчас скажу, чтобы предупредили активистов.

Он вышел, но тотчас же вернулся:

— Да… вот еще какое дело: Чжан Цзин-жуй, Дасаоцза и вдова Чжао просят принять их в партию.

— А ты беседовал с ними?

— Беседовал. В отношении Дасаоцзы могу сказать, что Бай Юй-шань, когда приезжал в отпуск, многое ей объяснил.

— И что же она говорит?

— Говорит, что хочет вступить в коммунистическую партию для того, чтобы довести революцию до конца.

— Так! А Чжан Цзин-жуй?

— Он искренне считает, что без коммунистической партии китайские крестьяне ничего не могли бы сделать, и каждый честный человек обязательно должен быть членом коммунистической партии. Вдова Чжао рассуждает так: муж был партийцем, и если она не последует примеру мужа, это будет преступлением перед его памятью. Говорит, что не боится смерти и что никакая работа ей не страшна, что хочет потрудиться для блага народа…

— Хорошо, мы их вызовем и обстоятельно побеседуем с каждым в отдельности, а сейчас, — нетерпеливо сказал Сяо Сян, — сейчас…

— Есть и еще один человек, — перебил его председатель, — тоже просится в партию…

Начальник бригады сразу догадался, о ком идет речь, но не выказал этого:

— Кто?

— Лю Гуй-лань…

Сяо Сян хорошо знал традиции китайской крестьянской семьи: достаточно одному из ее членов вступить в партию, как вся семья начинает сочувствовать революции.

— Ладно, — заключил он, — как только покончим с делами армии, займемся приемом в партию. А пока собирай активистов и устраивай совещание.

Вся деревня пришла в движение. Беседы в семьях, совещания активистов и общие собрания следовали одно за другим. Однако в армию записалось всего три человека: Ли Всегда Богатый, Чжан Цзин-жуй и старик Чу. Последнего, разумеется, в счет принимать было нельзя. Ему перевалило за шестьдесят, и его все равно бы вернули обратно.

С записью Чжан Цзин-жуя получилось осложнение: мать со слезами бросилась в крестьянский союз и просила оставить сына.

Сяо Сян был подавлен. Он надеялся, что деревня Юаньмаотунь покажет себя образцовой и по вербовке добровольцев в армию станет примером для всего уезда, и вдруг такая неудача!

Чтобы успокоиться и обдумать создавшееся положение, он вышел на улицу и медленно направился вдоль шоссе.

День был облачный. Солнце то проглядывало сквозь облака, то вновь скрывалось.

Выйдя за южные ворота, начальник бригады увидел детей, которые собирали из-под снега дикие съедобные коренья. Среди детей был Со-чжу. Сяо Сян подозвал его и поднял на руки.

— Что ты тут делаешь, малыш? — спросил начальник бригады у раскрасневшегося мальчугана.

— Мама велела набрать диких кореньев. Она сказала, что сделает вкусные пирожки.

В этот момент солнце опять скрылось за облаками. Со-чжу поднял голову и запел:

— Оно всегда меня слушается, когда я запою эту песенку, — с серьезным видом сказал мальчик. — Вот увидишь, сейчас покажется.

Но как Со-чжу ни старался, солнце не слушалось.

— Нет, способ твой ненадежен, — покачал головой начальник бригады.

Со-чжу засмеялся и убежал, а Сяо Сян повернул обратно в деревню.

По шоссе тянулись подводы, груженные навозом, а навстречу им, со стороны гор, двигались телеги с дровами и хворостом. Над пожелтевшими крышами крестьянских лачуг поднимался еле заметный дым.

В маленьком дворике молодой парень, одетый в дорогую шубу, кормил рыжую лошадь. Он был так увлечен своим делом, что не заметил проходившего мимо начальника бригады. Сяо Сян не стал отвлекать его от работы. В соседнем дворе женщина в новой красной куртке с таким же увлечением колола дрова.

Сяо Сян пошел дальше. Всюду люди были заняты своими делами: плели шляпы и цыновки, готовили корм, чистили лошадей. Они чувствовали себя уверенно, сознавали свою силу. Они знали, что завтрашний день будет для них таким же спокойным и счастливым, как и нынешний. Им казалось, что ничто в мире уже не может нарушить эту новую жизнь. Про войну они забыли.

Вечером Сяо Сян созвал общее собрание крестьян деревни Юаньмаотунь. Открывая собрание, Го Цюань-хай сказал:

— Страна теперь в руках бедняков, батраков и середняков. Мы должны защищать ее от всех, кто является нашими врагами, от гоминдановских реакционеров и американских захватчиков, которые хотят снова закабалить наш народ. Чан Кай-ши еще не разбит, и нам с вами еще рано успокаиваться, думать только о своих личных делах. А что станет с нами, если вернутся старые порядки?

Все молчали.

Дасаоцза сорвалась с места и горячо заговорила:

— Не будь я женщиной, давно бы записалась в армию! И как это только можно спокойно сидеть по домам, когда другие кровь проливают?

— А землю, что же, бросить прикажешь? — ответил ей молодой парень.

— Зачем же бросать! — продолжала Дасаоцза. — Не бросать, а защищать ее надо! А мы, женщины, будем за вас работать на полях. Ручаюсь, что каждую вашу грядку обработаем.

— Правильно! — поддержал ее У Цзя-фу. — Вот и нас, подростков, использовать надо. Мы будем полоть, воду носить, хворост собирать. Двое подростков — одного взрослого заменить могут.

После собрания записалось еще пять человек, но и этого было мало, потому что требовалось не меньше сорока.

Сяо Сян снова созвал активистов и опять до позднего вечера обсуждал с ними, как быть дальше.

В полночь, когда активисты уже разошлись, в правление крестьянского союза прибежала Лю Гуй-лань.

Сяо Сян, успевший уже задремать, встал и зажег лампу. Бросив взгляд на молодую женщину, начальник заметил, что она бледна и встревожена.