Чжоу Ли-бо - Ураган

— Вот ты сказал про Хань Лао-лю. Это кто же такой? — спросил начальник бригады.

— Наш помещик.

— А что он за человек?

Старик покосился на седоков и промолчал.

— Да ты не бойся. Здесь все свои, — поспешил успокоить его Сяо Сян.

— Чего мне, старому Суню, бояться? Что есть, то и выкладываю. А Хань Лао-лю? Что ж, человек, как человек… Ты лучше посмотри, какая мелкая кукуруза нынче уродилась! — указал он кнутом на поле, чтобы замять разговор о помещике. — И все из-за бандитов. Опять, должно быть, голодать будем…

Сяо Сян перевел речь на бандитов:

— Бандиты, говоришь, налетали на вашу деревню?

— Конечно, налетали! В середине мая два раза. Днем по деревне ставили караулы и никого не пропускали, а ночью отправлялись баб насиловать, окаянные.

— Как звали главаря этих бандитов?

— Лю Цзо-фэй.

— А кто еще у них был?

— Этого уж не знаю… — Старик был явно напуган. «Старые люди боятся тигра перед собой, а волка — за спиной», — вспомнил поговорку Сяо Сян и замолчал.

Осматривая поля, начальник бригады заметил, что листья кукурузы пожелтели, полынь густо разрослась. Колосья пшеницы терялись среди сорных трав.

Вдруг из зарослей кустарника торопливо выскочил заяц. Сяо Ван выхватил маузер и выстрелил. Старик Сунь до того перепугался, что свалился с телеги. Сяо Ван хотел выстрелить снова, но начальник бригады удержал его:

— Не надо расходовать патроны. Они еще пригодятся.

Сяо Ван послушно спрятал маузер. Опасливо поглядывая в сторону Сяо Вана, Сунь снова залез на свое место.

У постоялого двора сделали остановку. Возчик накормил лошадей и выкурил трубку.

Поехали дальше. Молодежь запела, а Сяо Сян углубился в размышления. Ему вспомнилась речь Линь Бяо [7] Линь Бяо (род. 1908 г.) — один из выдающихся полководцев Народно-освободительной армии Китая. (Прим. перев.) и вчерашняя дискуссия в уездном комитете. Он был согласен с комиссаром Чжаном, который заявил: «Массы еще дремлют. Для уничтожения многовекового господства феодализма необходим ураган, а вызвать его — нелегкое дело. Многие наши работники не поднимают массы на борьбу, потому что боятся хаоса. Они стремятся ограничить действия масс. Это совершенно недопустимо…»

«С чего же начинать, однако?..» — спрашивал сам себя Сяо Сян.

— Подъезжаем! Смотри, вот там! Это и есть Юаньмаотунь! — воскликнул возчик.

Восклицание возчика прервало размышления Сяо Сяна. Начальник бригады быстро поднял голову. Он увидел в тумане горы и длинный ряд глинобитных лачуг, над которыми темнела густая зелень деревьев.

В деревню въехали через западные ворота. В стороне от дороги еще сохранились укрепления третьего батальона.

Человек с маленькой головкой на непомерно длинной шее, держа корзину с пирожками, крикливо предлагал свой товар. Увидев телегу, он подбежал к возчику и спросил:

— Из уезда?

Старик кивнул. Торговец с длинной шеей сразу отошел и, завернув за угол, пустился бежать. Он скользнул в черные облицованные железом ворота. Большой двор огораживали высокие стены из серого кирпича, под которыми проходил ров и тянулась ивовая изгородь. По углам поднимались высокие башни. Их бойницы, словно чертовы глаза, стерегли соломенные крыши лачуг, шоссе и проезжающие мимо телеги.

Так как калитка осталась открытой, Сяо Сян увидел часть двора. На северной его стороне стоял дом, крытый черепицей. Оконные стекла были чисто вымыты и блестели на солнце.

— Чья усадьба? — осведомился начальник бригады.

Возчик огляделся по сторонам и, удостоверившись, что посторонних нет, неопределенно ответил:

— У кого же еще может быть такая большая усадьба? Посмотри только на башни, какие высоченные!

— Усадьба Хань Лао-лю, что ли?

— М-да… — промычал старик, мотнув головой.

Приезд бригады всполошил семью Хань Лао-лю, всколыхнул тишину деревни, поднял на ноги обитателей глинобитных лачуг и кирпичных домов. На дорогу высыпали люди в тряпье, в одежде из старых мешков. Жители деревни с удивлением разглядывали незнакомых людей, которые им приветливо улыбались.

Телега наконец остановилась у ивовой изгороди. Сяо Сян, увидав сквозь ветки застекленные окна пустой школы, предложил:

— А если нам здесь поселиться?

Все согласились и начали проворно перетаскивать вещи.

Сяо Сян подошел к Суню, расплатился и, дружески похлопав его по плечу, сказал:

— Встретились незнакомыми, теперь познакомились. Непременно приходи в гости.

— Как не прийти, как не прийти! Теперь будем друзьями. — Он с поклоном принял деньги и поспешил за водкой.

Приезд бригады по проведению земельной реформы произвел полный переворот в жизни крестьян деревни Юаньмаотунь. Все знали: поднялся ветер — значит скоро будет дождь. Но какой силы будет дождь? Кто мог это угадать? Даже хитрому пройдохе Хань Лао-лю, который моментально узнавал все новости, это было пока неясно.

Последнее время в доме помещика Хань Лао-лю день и ночь горели опийные лампы. Лежа на кане, хозяин то и дело прикладывался к трубке. Он беседовал с приходящими людьми, отдавал приказания и расспрашивал о делах. Помещик был не менее занят, чем в те горячие дни, когда сколачивал в деревне отряд. Только сейчас он был сильно удручен, и на его желтом восковом лице не появлялось даже тени улыбки.

С тех пор как части Восьмой армии изгнали бандитов из деревни Юаньмаотунь, характер помещика заметно изменился к худшему. Он стал раздражителен, нередко бил посуду, ругал кого попало и скандалил со старшей женой. Даже младшей и любимой жене нередко доставалось.

У знаменитого Хань Фын-ци, прозванного Хань Лао-лю, было шесть братьев. Ему, шестому по счету, в нынешнем году исполнилось сорок семь лет, но выглядел он значительно старше. У него был изнуренный вид, дряблая желтая кожа и большие залысины: уж слишком много он курил опиума. В глаза люди величали его «господин Шестой в роде», за глаза — просто Хань-шестой, а чаще всего — Хань Большая Палка. Последнее прозвище повелось за ним еще со времен Маньчжоу-го. В ту пору он был старостой деревни Юаньмаотунь и, собирая осенью арендную плату или заставляя людей сдавать японцам лен и листья дикого винограда, прихватывал с собой большую палку. Если что-нибудь не нравилось Ханю-шестому, он пускал ее в ход.

Теперь палка без всякого дела валялась в углу да и сам ее хозяин редко выходил из дому. Большую часть дня он лежал на кане, припав к опийной трубке. О всех новостях ему докладывали приспешники и платные агенты. Продавец пирожков был одним из них.

— Дядюшка… приехали!.. — крикнул продавец, вбегая в комнату.

Хань Лао-лю отшвырнул трубку и вскочил:

— Как, уже приехали?

Впопыхах он задел рукавом шелковой рубашки опийную лампу и опрокинул ее. На черный узорный поднос разлилось зеленое масло. Залысины Хань Лао-лю покрылись мелкими бусинками пота.