Чжоу Ли-бо - Ураган

— Где же я тебе возьму чумизу? — вытаращил на него глаза помещик.

А женщины, у которых грязные лохмотья батрака вызывали отвращение, разом закричали:

— Гони этого вонючего чорта. Что еще с ним разговаривать?!

Хоу не забыл и не простил такого отношения, и когда одна из женщин этой семьи прибежала ночью искать у него приюта, он так рассвирепел, что уже поднял было на нее руку. Но сердце старого батрака оказалось намного мягче его руки, да и вид у женщины был такой жалкий и беззащитный.

— Зачем ты пришла сюда? — стараясь придать голосу возможно больше суровости, спросил Хоу. — Ведь раньше ты даже глядеть в мою сторону не хотела. Уходи и не раздражай, пока я не избил тебя.

Ли Лань-ин подняла на него полные слез глаза, в которых светилась мольба, и покорно вышла. Однако, уйдя, она нарочно оставила у него на кане свою постель, зеркало, гребни и другие безделушки, сделав вид, что позабыла их захватить.

Эти женские вещи всю ночь не давали уснуть старому холостяку.

Когда в третий раз пропели петухи и в окно заглянуло румяное лицо зари, невыспавшийся Хоу с трудом поднял голову и злобно выругался:

— Вот ведь гадина, сама пришла! Что за чорт такой?

Вернувшись домой поздним вечером и засветив лампу, Хоу снова увидел на своем кане чужую постель и вещи. Он присел и задумался. «Что же теперь делать? Принять ее нельзя, и отказать как-то жалко… Она, конечно, из помещичьей семьи… а впрочем, по слухам, все ее родственники как будто крестьяне, бедняки».

Но он тотчас же постарался освободиться от этой мысли и с сердцем выругался:

— Дурак ты! И чего только не выдумаешь!..

Но вслед за этим появилась надежда:

«А может она еще и придет за постелью?»

На третью ночь он пришел домой поздно и, подходя к дому, подумал:

«Хотя бы она унесла свою постель».

Однако, открыв дверь, Хоу Длинные Ноги заметил, что не только постель была на месте, но и сама Ли Лань-ин лежала на кане. Хоу не слишком удивился, потому что предвидел такой оборот дела и втайне уже хотел, чтобы случилось именно так, но все же топнул ногой и зарычал:

— Опять, черепаха, тебя принесло!

Женщина вздрогнула и тотчас же села на кане, подобрав под себя ноги, но увидев, что это Хоу, успокоилась и, улыбаясь одними глазами, тихо ответила:

— Пришла за постелью…

— Так что же ты не уходишь?

Ли Лань-ин низко склонила голову и чуть слышно отозвалась:

— Хочу остаться здесь… у тебя. Готовить тебе обед… Придешь с работы, все уже на столе…

— Чего ты плетешь? Убирайся вон! — но голос у Хоу уже был совсем не таким строгим, как прежде.

— Ведь женщины из помещичьих семей не все одинаковы… — тихо продолжала Ли Лань-ин. — Есть среди них плохие, однако ведь есть и хорошие. Одни держат сторону помещиков, другие, напротив, сочувствуют беднякам. — Она быстро вскинула голову и доверчиво улыбнулась. — Ты подумай: все родные моей матери — крестьяне, а мой брат даже батраком был. Да и я сама разве по доброй воле попала в семью помещика? Меня, ведь, продали. Мой отец, задолжав Тану Загребале, не мог с ним расплатиться и, чтобы разделаться с этим долгом, выдал меня замуж за его племянника. Посуди сам: в чем моя вина…

— Кому это ты голову морочишь? — опять прервал ее Хоу, но уже не так сердито. — Кто не знает, что семья Фу — твоя родня по матери — кулаки, да и фамилия у вас кулацкая [27] Фу — богатый; фунун — кулак. (Прим. перев.) .

— Ну и что ж из того, что кулацкая? — уже совсем расхрабрившись, рассмеялась женщина. — Стану твоей женой, вот и фамилия будет бедняцкая.

— Хватит тебе болтать! — с сердцем крикнул Хоу, но, устыдившись грубости, как бы извиняясь, добавил:

— Сама погляди, время позднее…

— Я боюсь… — рассмеялась она.

— Чего ты боишься?

— Как чего? Волков.

— Да на дворе ясная лунная ночь. Что еще придумала?

Тогда из смеющихся глаз Ли Лань-ин вдруг полились слезы:

— Не гони меня. Что хочешь со мной делай. Если не разрешаешь спать на кане, я на полу прилягу…

Хоу долго молчал, сердце его все больше наполнялось жалостью. Как выгнать человека на улицу в такой холод? И в конце концов жалость взяла верх. Хоу взглянул на поношенный халат Ли Лань-ин, виноватую улыбку, проглядывающую сквозь слезы, вспомнил старую пословицу: «Хороший мужчина не спорит с женщиной, поднятая рука никогда не падает на улыбающееся лицо», вздохнул и примирительно проговорил:

— Ты все про свое… Что ж с тобой поделаешь?

Женщина обрадовалась:

— И ничего тут такого нет. Кан широкий. Ты спи на одном конце, я лягу на другой. Когда рассветет, я уйду и не стану тебе мешать.

Но она не ушла ни на рассвете, ни после заката. Вскоре это стало известно всей деревне, и для Хоу Длинные Ноги наступили трудные времена.

Некоторые активисты требовали не пускать Хоу больше в крестьянский союз, утверждая, что этот длинноногий в десять раз хуже Братишки Яна. Поэтому едва на собрании упомянули имя Хоу, все зашевелились и разом напали на него. Его засыпали вопросами и подняли такой шум, что члены президиума долго не могли водворить порядок.

Говорили все сразу, и совершенно невозможно было разобрать, кто чего требовал.

— Хоу Длинные Ноги, ты кто же теперь есть: бедняк или помещик?

Не успевал Хоу ответить на этот вопрос, как сзади кричали:

— Ты, должно быть, бедняк с сердцем помещика?

Хоу поворачивал голову и только открывал рот, чтобы ответить, как сыпались уже новые вопросы.

«Бедняк с сердцем помещика» совсем растерялся.

— Кто для тебя враг, а кто — свой? Неужели ты до сих пор этого не понимаешь? — спросил наконец подошедший Чжан Цзин-жуй. — Как мы можем позволить тебе бывать теперь на наших собраниях? Ты же можешь ей все рассказать, что мы здесь решаем! Только подумай: беря себе в дом жену из помещичьей семьи, разве ты не становишься нашим врагом?

— Ты же волчицу приютил у себя! — крикнул старик Чу. — Если у тебя теперь сын родится, то обязательно волчонком будет!

Старик Сунь тоже не преминул вставить слово. Прищурив левый глаз, он укоризненно заметил:

— Что же это ты, парень? Столько лет жил один и жениться не торопился, а тут и двух дней не подождал?

Так как Хоу не боялся возчика, он позволил себе возразить:

— Она сама ко мне пришла.

— Сама пришла! — передразнил возчик. — А ровня ли она тебе, спрашивается? Вот родится у вас ребенок, кем считать его: батраком, бедняком или помещиком? Вот, скажем, вырастет он, а мать возьмет, да и запретит ему бороться с помещиками, что ты тогда станешь делать, а?

— Не в ребенке дело! — оборвал возчика Чжан Цзин-жуй. — Не о том толкуешь, старина. Когда ребенок вырастет, помещиков уж и в помине не будет.

— Помещиков не будет, так все равно американские и чанкайшистские реакционеры останутся, — уперся возчик.