Эрнест Хемингуэй - Проблеск истины

— Ты у меня чудо. Выстрел красивый, наповал с первой пули. Он ничего не успел понять и нисколько не мучился.

— Знаешь, он казался таким огромным… Даже свирепым.

— Котенок, поди в машину, посиди, отхлебни из «Джинни». А я помогу погрузить тушу.

— Пойдем выпьем вместе. Я только что восемнадцать человек накормила одним выстрелом. Это надо обмыть. А здорово мы подкрались, да?

— Грамотно подошли, ни отнять ни прибавить.

«Джинни» была полулитровой флягой джина «Гордон». Ее купили в Султан-Хамуде и назвали в честь той легендарной серебряной фляги, что прошла со мной сотни километров по дорогам войны и в один прекрасный день распаялась по швам в заднем кармане, на минуту заставив своего хозяина поверить, будто он получил пулю в зад. Новая походная фляга сделалась наследницей старой боевой подруги, на чьей серебряной пробке было выгравировано девичье имя, но не было названий фронтов, где она побывала, и не было имен тех, кто из нее пил, а потом погиб, — и хорошо, что не было, иначе названия и имена покрыли бы всю поверхность, даже если гравировать мелким шрифтом. Пузатая наследница, на вид столь же невзрачная, успела обрести статус амулета.

Мэри отхлебнула и передала флягу мне.

— Знаешь, я много где бывала, но только в Африке джин пьется как вода.

— Есть немного.

Джин и впрямь шел замечательно: чистый вкус, приятное тепло, ничего общего с водой. Я протянул жене водяную флягу, она хлебнула и сообщила:

— Вода тоже восхитительна, даже сравнивать нечестно.

Оставив ее наедине с «Джинни», я пошел помогать парням, грузившим в кузов тушу. Мы не стали ее разделывать, чтобы не огорчать любителей потрохов. Зверь уже не выглядел благородно, просто лежал со стеклянными глазами и раздутым животом, неестественно повернув голову и вывалив серый, как у удавленника, язык. Нгуи указал на аккуратную дырочку над самым плечом. Я кивнул. Мы подняли задний бортик, и я забрал у Мэри водяную флягу, чтобы вымыть руки.

— Выпей еще, Папа, — сказала она. — Чего ты кислый?

— Вовсе не кислый. Но выпить не откажусь. Еще хочешь пострелять? Нам надо добыть газель Томпсона или импалу — для Кейти, Чаро, Мвинди и для нас с тобой.

— Лучше импалу. Но стрелять я больше не хочу, чтобы не портить впечатление. И так уже попадаю, куда целюсь.

— А куда ты целилась, котенок? — спросил я между глотками, стараясь не переборщить с невинностью вопроса.

— Прямо по центру плеча, не выше и не ниже. Ты же видел рану.

В центре плеча была не рана, а большая капля крови, вытекшая из неприметного отверстия, что располагалось много выше, у самого позвоночника. Я хорошо это разглядел, когда стоял над черным умирающим зверем, передняя половина которого еще жила, а задняя уже нет.

— Молодчина, котенок.

— Дай-ка мне фляжку. Стрелять уже все равно не буду. Я так рада, что не подвела тебя! Жаль, Отец не видел, как я стреляла.

Да, думал я, хорошо, что Отец не видел, как ты практически в упор лупанула на четырнадцать дюймов выше, чем целилась, уложив зверя красивым выстрелом в позвоночник!

Мы ехали через перелесок навстречу ветру, солнце светило в спину. Прямо по курсу я видел, как белыми квадратами сверкают задницы газелей Гранта и трепещут хвостики на задницах газелей Томпсона — и те, и другие бросались бежать, заслышав звук мотора. Нгуи уже знал, что сейчас будет. Чаро тоже. Первый повернулся ко второму:

— «Джинни»?

Чаро протянул фляжку. Нгуи отвернул пробку и передал фляжку мне. Я отхлебнул. Ничего похожего на воду. Когда мы с Мэри охотились на льва, я не пил, потому что сознавал ответственность, но сейчас джин помогал расслабиться после эпизода с антилопой гну, напрягшего всех, кроме главной героини, которая чувствовала себя легко и радостно.

— Они хотят, чтобы ты повыпендривался? — сказала Мэри. — Ну давай, покажи класс. Я тоже хочу.

— Добро, — кивнул я. — Еще глоток.

— Хапана! — Нгуи покачал головой и отстранил фляжку. — Мзури.

Впереди на поляне паслись два самца газели Томпсона. У обоих были точеные, геометрически правильные головы, хвосты исправно щелкали вправо-влево. Мтука кивнул и поставил машину в укромное место, чтобы я мог подобраться к добыче без помех. Вынув из «Спрингфилда» картечь, я зарядил его двумя патронами, закрыл затвор и медленно двинулся к кустам, с демонстративной рассеянностью поглядывая по сторонам. Я шел не сгибаясь, потому что, во-первых, кусты были достаточно высоки, а во-вторых, опыт подсказывал, что когда дичи вокруг много, подкрадываться лучше во весь рост, не выказывая интереса, иначе какой-нибудь зверек тебя заметит и спугнет добычу. Мисс Мэри просила повыпендриваться, и я левой рукой хлопнул себя по шее, показывая, куда намерен попасть. В отношении такой быстроногой добычи, как газель Томпсона, это было верхом легкомыслия, однако я рассудил, что если попаду, то изрядно подниму боевой дух, а если промахнусь, то все отнесутся с пониманием. Прогулка по высокой траве, оживленной брызгами белых цветочков, была приятна; винтовку я держал чуть на отлете, стволом вниз. В пустой голове одиноко танцевали две мысли: как хорош ранний вечер и как здорово, что я в Африке. Теперь следовало бы двигаться ползком, однако трава была слишком густа, и белые цветочки радовали глаз, и очки могли слететь, и я был слишком стар, чтобы ползать на брюхе. Поэтому я оттянул затвор, придерживая пальцем спусковой крючок, чтобы избежать щелчка, дослал патрон, проверил апертуру прицела и вышел из-за кустов.

Две газели пустились бежать, изо всех сил работая маленькими копытами. Я поднял винтовку, перенес вес на левую ногу, поймал заднюю газель на мушку и секунду вел, а затем чуть обогнал и с упреждением выстрелил. Отдача толкнула в плечо, донесся сухой удар, и я увидел взметнувшиеся четыре ноги и белый промельк живота. Дослав второй патрон, я пошел к добыче, молясь, чтобы пуля не попала в зад или в голову. Сзади гудел мотор приближающейся машины. Чаро соскочил на ходу и бросился к газели, в руке у него сверкал нож. Добежав, он замер. Я подошел и сказал:

— Халяль.

— Хапана, — ответил он, указав острием ножа на мертвый зрачок.

— Да ладно тебе. Халяль!

— Хапана.

Я никогда не видел, чтобы Чаро плакал, но сейчас он, казалось, едва сдерживал слезы: для старого и очень религиозного человека это был не пустяк.

— Ну, что поделаешь, — сказал я, — Нгуи, займись.

Все молчали, сочувствуя Чаро. Он вернулся в машину, и возле мертвого зверя остались одни неверные. Мтука пожал мне руку и прикусил губу. Он думал о своем отце, которому теперь не достанется мяса газели. Нгуи украдкой посмеивался. Оруженосец Отца с лицом, как у смуглого эльфа, сокрушенно схватился за голову, а затем хлопнул себя по шее. Молоденький носильщик улыбался, как дурачок; ему было приятно находиться в обществе настоящих охотников.