Эрнест Хемингуэй - Проблеск истины

Джи-Си вышел из умывальной без рубашки; его торс казался белоснежным в сравнении с буро-розовой кожей шеи и лица.

— Посмотри на них! Обворожительная парочка.

— Это мы привыкли, а представляешь, как на свежий взгляд?

— Через неделю их в траве не будет видно. Сейчас уже по колено.

— Не наезжай на траву, ей всего три дня.

— Привет, мисс Мэри! — прокричал Джи-Си. — Что новенького?

— Да вот, антилопу гну застрелила. — Мэри гордо выпятила грудь.

— Неужели? И кто тебе разрешил?

— Чаро. Он сказал: пристрели ее. У нее нога была сломана, жуткий перелом.

Чаро сунул справочник под мышку и похлопал себя по бедру, показывая, где перелом.

— Мы подумали: вам же все равно нужна приманка, — продолжала Мэри. — Ты сам говорил. Она вон там осталась, рядом с дорогой. Мы даже слышали, как ты проехал, только не видели из-за травы.

— Правильно сделала, что пристрелила ее. И приманка нам действительно нужна. Только зачем ты охотишься в одиночку?

— Ничего я не охотилась. Просто птичек наблюдала, у меня целый список. Чаро меня бы и не повел туда, где водятся злобные звери. И вдруг смотрю: антилопа гну! Глаза такие печальные, и нога в ужасном состоянии, кость наружу торчит. Чаро сказал: пристрели ее. Ну, я и пристрелила.

— Мемсаиб пига. Куфа!

— Попала точно за ухо.

— Пига! Куфа! — повторил Чаро, и они с мисс Мэри гордо переглянулись.

— Первый раз я убила кого-то сама, без тебя, Папа, или Отца.

— Отважная мисс Мэри, позвольте вас поцеловать! — сказал Джи-Си.

— Конечно. Только я вся потная…

Мэри поцеловалась сначала с Джи-Си, потом со мной.

— Я бы и Чаро поцеловала, — вздохнула она, — но понимаю, что не положено. Представляете, импала нас облаяли, прямо как собаки! Нас с Чаро ни одна живая тварь не боится. — Она пожала Чаро руку, и тот удалился к нашей палатке с книгой и ружьем. — Пойду умоюсь. Джи-Си, ты душка! Спасибо, что не стал ругать за антилопу.

— Сейчас пошлем за тушей грузовик, отвезем куда нужно.

Джи-Си ушел переодеваться, я тоже направился к себе. В палатке Мэри умылась мылом «сафари» и переодевалась, предварительно понюхав свежую рубашку, выстиранную мылом другого сорта и высушенную на солнце. Обычно мы любили наблюдать друг за другом во время купания, но сейчас в лагере был Джи-Си, и я испытывал нечто вроде неловкости. Усевшись у входа на стуле, я стал читать. Мэри подошла сзади и обняла меня.

— Все в порядке, дорогая?

— Нет… Знаешь, я так горжусь собой, и Чаро тоже гордится. Всего один выстрел, и звук такой — шлеп! — как мячик по стене, когда в сквош играешь. Бедняжка, наверное, ничего не услышала. Чаро мне пожал руку… Ты должен понимать, для меня это много значит: впервые что-то сделать без подстраховки, со всей ответственностью. Поэтому Джи-Си меня и поцеловал.

— Тебя каждый рад поцеловать.

— Если я позволю. И вообще, это разные вещи. Одно дело самой напроситься, а другое — вот так, спонтанно.

— А почему ты грустишь, котенок?

— Сам знаешь. Не делай вид, что не знаешь.

— Понятия не имею, — солгал я.

— Я ведь целилась в плечо, прямо в центр. Она стояла всего в двадцати ярдах: большая, черная, аж глянцевая. Вот так, вполоборота. И глаза такие печальные, как будто вот-вот заплачет. В жизни ничего печальнее не видела. И эта нога ужасная… И морда такая длинная, грустная… Я ведь не обязана рассказывать Джи-Си?

— Нет, конечно.

— Я и тебе могла не говорить. Но нам с тобой на льва охотиться, а я теперь опять в свои силы не верю, все псу под хвост.

— Перестань, ты отлично стреляешь. Для меня честь ходить с тобой на охоту.

— Самое ужасное в том, что я ведь могу стрелять, как надо. Ты прекрасно знаешь.

— Котенок, я каждый твой удачный выстрел помню. Во всем Эскондино с тобой никто не мог сравниться!

— Я опять должна поверить в свои силы. А ты должен помочь. Правда, времени совсем мало.

— Уверенность вернется, куда денется. А Джи-Си мы ничего не скажем.

Мы отправили грузовик за убитой антилопой. Когда он вернулся, Джи-Си и я залезли в кузов, чтобы осмотреть тушу. Мертвые антилопы гну довольно-таки неприглядны, и эта не была исключением: пыльная, бесформенная груда с нелепыми серыми рогами.

— Выстрел красивый, но крайне пижонский, — комментировал Джи-Си.

У антилопы изо рта торчал язык, тоже весь пыльный, и глаза подернулись глянцем. Небольшое отверстие виднелось аккурат за ухом, у самого основания черепа.

— Интересно, куда она целилась на самом деле…

— Говорит, там и двадцати ярдов не было. Имела право целиться куда угодно.

— По идее, должна была стрелять в плечо.

Я промолчал. Пудрить Джи-Си мозги было бесполезно, даже пытаться не стоило: он бы не простил.

— А что перелом? — спросил я.

— Может, машина ночью ударила. Кто знает.

— По-твоему, давно?

— Дня два минимум. Вон, уже черви завелись.

— Значит, где-то выше по склону случилось. Здесь ночью никто не проезжал, мы бы услышали. Снизу она бы точно не поднялась, на такой-то ноге.

— Не суди по себе, — сказал Джи-Си. — Это антилопа, а не человек.

Грузовик подогнали к большому дереву, служившему коновязью. Джи-Си переговорил со старшим егерем и объяснил, куда отвезти приманку. Тушу следовало подвесить на дереве недалеко от дороги, чтобы львы могли дотянуться, а гиены нет. По пути ее следовало протащить мимо того места, где львы последний раз кормились. Джи-Си велел своим людям поторапливаться и по исполнении возвращаться в лагерь. Мои люди управились с приманкой для бабуинов, и я попросил Мтуку хорошенько вымыть машину. Он ответил, что уже съездил к ручью и все сделал.

Потом мы по очереди приняли ванну. Первой помылась Мэри; я помог ей управиться с большим полотенцем и подал противомоскитные сапоги. Она набросила халат поверх пижамы и пошла к костру, чтобы выпить за компанию с Джи-Си, прежде чем повара начнут готовить ужин. Я присоединился к ним. Мвинди выглянул из палатки и позвал:

— Ванна, бвана!

Я принес в палатку недопитый стакан, сбросил одежду, погрузился в горячую воду и расслабился. Мвинди готовил пижаму, халат и противомоскитные сапоги.

— Что говорят старики? — спросил я. — Что лев будет делать сегодня ночью?

— Кейти говорит, лев либо возьмет приманку, либо нет. А что скажет бвана?

— То же, что и Кейти.

— Кейти говорит, ты мганга, делаешь учави на льва.

— Только самую малость, чтобы понять, когда он умрет.

— И когда он умрет?

— В следующие три дня. Точной даты не видно.

— Мзури. Может, завтра.

— Не думаю. Хотя не исключено.

— Кейти тоже не думает.

— А что он думает?

— В следующие три дня.

— Мзури. Полотенце, пожалуйста.

— У тебя под рукой. Хочешь, подам?

— Извини, — сказал я. И подумал, что в языке суахили нет слова «извини».