Эмиль Золя - Собрание сочинений. Т.1.Из сборника «Сказки Нинон». Исповедь Клода. Завет умершей. Тереза Ракен

Критика обошла молчанием злободневность романа, его сатирическую направленность. В лучшем случае критики, подобно Андре Лефевру, ограничились констатацией одаренности автора. «„Завет умершей“, — отмечал Лефевр в „Иллюстрасьон“ 26 января 1867 года, — лишний раз указывает на талант молодого писателя, способного воздействовать на тончайшие струны человеческого чувства».

Сам художник не переоценивал достоинства своего романа. «Ах, мой друг, какая слабая вещь! — замечал Золя в письмо к издателю Жоржу Шарпантье по поводу переиздания „Завета умершей“ в 1889 году. — Но в конце концов эту книгу все же любопытно будет сравнить с теми, которые последовали за ней».

Русский перевод романа, озаглавленный «Завет матери», увидел свет в журнале «Северный вестник» за 1889 год, №№ 11, 12.

В том же году в Петербурге роман под заглавием «Воля умершей» вышел отдельным изданием. «Завет умершей» вошел и Полное собрание сочинений, под редакцией М. В. Лучицкой, Киев, 1903, т. 43.

24 декабря 1866 года Золя печатает в газете «Фигаро» новеллу «Брак по любви». Сюжет рассказа будет им использован впоследствии в романе «Тереза Ракен». К его созданию Золя приступил в феврале 1867 года. В отличие от «Завета умершей», новый роман писатель предназначал для журнала. «Меня не устраивает задыхающийся, обрываемый изо дня в день фельетон ежедневных газет. Мне хочется давать каждый раз по большой части. Итак, я Вам предлагаю, — обращался Золя в письме от 12 февраля 1867 года к писателю Арсену Уссейю — редактору журналов „Артист“ и „Обозрение XIX века“, — роман из шести частей, каждая из которых равна по объему моему этюду об Эдуарде Мане. В качестве сюжета я возьму историю, о которой я кратко рассказал недавно в „Фигаро“…

Скажите — да, и я примусь за работу. Я чувствую, что это будет лучшим произведением моей юности. Сюжет целиком захватил меня, я живу вместе с персонажами». 4 марта 1867 года Золя отдал Арсену Уссейю первую часть «Брака по любви» (роман сохранил заглавие новеллы).

Золя работал увлеченно. «Я очень доволен психологическим и физиологическим романом, который я скоро опубликую в „Обозрении XIX века“… Мне кажется, я вложил в этот роман свою душу и плоть. Боюсь даже, что вложил в него слишком много плоти и вызову волнение у господина имперского прокурора. Ну что ж! Несколько месяцев тюрьмы меня не пугают» (из письма к А. Валабрегу от 29 мая 1867 г.). Работу над рукописью Золя закончил 4 сентября 1867 года.

После неоднократных оттяжек Арсен Уссей наконец решился опубликовать роман, но не в «Обозрении XIX века», а в «Артисте», в августовском, сентябрьском и октябрьском номерах.

Отдельное издание «Терезы Ракен», вышедшее 7 декабря 1867 года, тотчас же породило ожесточенную полемику. Буржуазно-охранительная критика ополчилась на роман, в котором она увидела образчик ненавистного ей реализма. «Эта книга жуткого реализма… — негодует литературный обозреватель газеты „Ле Пэи“ Пеллерен в рецензии от 5 января 1868 года. — Я верю, что книгу ждет успех, но этот успех будет отвратителен. Во всяком случае, я полагаю, что разум лучше использовать для чего-либо другого, нежели создание книг, польза от которых, с точки зрения морали, более чем сомнительна».

«В „Терезе Ракен“ есть картины, которые достойны быть выставлены как образцы самого энергичного и самого отталкивающего из того, что может породить реализм», — писал о романе Гюстав Ваперо. Любопытно, что Ваперо хотелось, чтобы автор привел «двух обезумевших от содеянного преступления сообщников в зал суда и оставил их там, дабы закончить всю психологическую историю тремя или четырьмя строчками из уголовной хроники». Ваперо, сам того не ведая, оказался в роли осмеянного Золя чиновника Гриве, мечтавшего, чтобы каждое преступление непременно раскрывалось, а злодеи подвергались заслуженной каре.

Не менее поверхностно и тенденциозно «Тереза Ракен» была разобрана в статье «Растленная литература» («Фигаро», 23 января 1868 г.), подписанной псевдонимом Феррагюс, под которым выступал буржуазный республиканец Луи Ульбах. «Тереза Ракен», по его мнению, вобрала в себя «все гнилье» «чудовищной школы романистов», к которой он отнес братьев Гонкуров, Фейдо и Золя. Ульбах обвинил этих писателей в использовании средств, «которые развращают», в обольщении читателя зрелищем «отвратительного и ужасного», в обращении к самому «низкому… животному инстинкту в человеке». «Что же касается „Терезы Ракен“, — негодует Ульбах, — то это скопище кошмаров, превзошедших все ранее известное».

Обвиняя Золя в смаковании отвратительного, безобразного, Ульбах обнаружил свое непонимание и авторского замысла, и объективного звучания романа. Золя и не предполагал описывать нравственные страдания и раскаяние Лорана, как хотелось бы Ульбаху. Лоран для художника не «человек вообще», а тип современного ему эгоиста, у которого «под черепом» таился идеал рантьерского бытия, ради достижения которого он готов использовать любые средства. Текст романа неоднократно подкрепляет замысел Золя: «Угрызения совести носили у него чисто физический характер. Утопленника боялись одни лишь расшатанные нервы, его тело, трусливая плоть. Совесть же его отнюдь не участвовала в этих страхах, он ничуть не сожалел, что убил Камилла… он снова совершил бы убийство, если бы решил, что того требуют его интересы».

Приписав всему роману те качества, которые особенно проявились в его финале, как дань увлечения Золя физиологизмом, и Ваперо, и Пеллерен, и Ульбах прошли мимо иронии и сатиры, которые в «Терезе Ракен» сильнее, чем в любом предшествующем произведении, били по буржуазному эгоизму и мещанскому ханжеству.

Разоблачительные стороны романа, его антибуржуазный пафос были тонко подмечены русской революционно-демократической критикой. «Первый роман Золя, обративший на него внимание публики — Thérèse Raquin, — отлично задуманный, но чуждый всякого политического элемента, — писал в некрасовских „Отечественных записках“ (1873, № 7) А. Плещеев. — Он построен на психологическом мотиве, несколько совпадающем с мотивом „Преступления и наказания“ Достоевского… Драма эта производит тем более сильное впечатление, что она совершается среди самой пошлой, буржуазной обстановки, мастерски обрисованной автором. Здесь уже мы встречаем замечательную способность к анализу, энергию, оригинальность формы и обилие характерных деталей, показывающих в Золя большую наблюдательность».

Оценку Плещеева разделял страстный пропагандист творчества Золя в России В. Чуйко. В обширной статье «Современный французский роман» («Искра», 24 мая 1873 г., № 29) Чуйко подчеркивал глубокий характер исследования в «Терезе Ракен» «тех внешних влияний буржуазной среды, которая способствовала развитию таких темпераментов и той мещанской обстановки, которая своим реализмом оставляет такое же глубокое впечатление, как и Madame Bovary Флобера».