Михаил Осоргин - Собрание сочинений. Т. 2. Старинные рассказы

И эту великолепную фантазерку историки называли авантюристкой! В действительности авантюристами были те, кто, веря ее рассказам, падали к ее ногам, предлагали ей не только свои сердца, но и свои имена и даже свои княжеские престолы, хотели ее именем вызвать переворот в России, свергнуть Екатерину, восстановить Польшу! Она писала рескрипты, сулила богатства, разоряла состояния, делала все, что подсказывала ей больная фантазия. Что она была больна — в том нет сомнения. В разгар своей славы и своих похождений она сгорала от чахотки, вскоре после ареста сразу увяла и умерла.

Конечно, главный секрет ее могущества был в ее красоте. Поляк Глембоцкий пишет: «Она очень хорошо сотворена Богом и может соперничать с настоящими красавицами». Министр при Ватикане признает, что «ее приятность и умение вести разговор так вероломны и опасны, что она легко может вскружить голову, если кто-либо не имеет этого в виду». Очевидно, он это «имел в виду», но другие не были столь догадливы! Доктор Салицетти описывает ее наружность словами, полными неподдельного восхищения. Михаил Огинский, веривший в ее восточное происхождение, утверждал, что «вся Европа, к своему позору, не произвела бы подобной личности». Она была среднего роста, изящная, худощавая, с энергичными, резкими движениями, проницательными карими глазами; белое, молочного цвета, лицо, часто окрашенное румянцем, продолговатый нос с горбинкой, черные волосы. Это описание дают русские официальные документы. И все, говоря об ее прекрасных глазах, не забывают прибавить, что она слегка косила. Маленькая подробность, такая же неизбежная, как и ее болезнь! Психологи знают, какую силу красивым глазам дает этот маленький недостаток, не позволяющий проникнуть в душу и вечно тревожащий! Ко всему этому ряд талантов, достаточных для того времени: она прекрасно играла на арфе, чертила, рисовала и имела познания в области архитектуры; ей приписывали «высокие совершенства и превосходные добродетели». Ее воспевали поэты как «королевскую деву», «богиню-попечительницу Черкесского края», «будущую мать счастливого народа».

Меньше говорили о главном ее даровании: необыкновенной способности сразу узнавать людей. Правда, ее окружали преимущественно люди с очень громкими именами и очень низкими лбами. Им не мог не импонировать ее девиз: «Вперед и ни шагу назад!» В ее вещах было найдено семь пистолетов, да два заряженных всегда висели над ее кроватью; этого достаточно для загадочной натуры! Она умела приказывать и не терпела ослушания. Она отвергала преданнейшую любовь и самые лестные предложения, но дарила себя кому хотела, по простой прихоти; однако мало кто мог и смел похвастаться ее близостью, потому что ему бы не поверили. Ее историческая роль заключалась в том, чтобы быть истинной царицей высокорожденных дураков; но это открывало ей путь к подлинным престолам, если бы только ее фантазия не пожелала слишком многого: престола Екатерины. Но ей, по-видимому, были безразличны достижения: она сгорала от страсти к недостижимому. И она спешила, как все тяжело и неизлечимо больные; доктора называли ее болезнь «апостема»: постоянное возбуждение, частые лихорадки, сопровождавшиеся кровотечениями, болью в груди и упадком сил.

Перебаламутив Европу, прекрасная больная фантазерка напугала Екатерину Великую. Нет ничего мудреного: разве не оказался реальной страшной грозой темный казак Емелька Пугачев? Навстречу новому призраку русская царица послала испытанного буяна, не склонного к поэзии, бывшего фаворита Орлова-Чесменского. По-видимому, Орлов был первым, догадавшимся, что он имеет дело с больной фантазеркой; поэтому он расставил нехитрую ловушку, которая и прихлопнула мышонка. Его великий подвиг носит все черты грубой и примитивной бессовестности.

Дальше — Петропавловская крепость и поистине зверское добивание умиравшей, которая уже никому не могла быть опасной и ничего не могла открыть, потому что ничего и не знала: могла только рассказывать ею придуманные фантастические сказки. 15 декабря 1775 года тело многоименной женщины, княжны Владимирской и Азовской, властительницы Черкесии, претендентки на всероссийский престол, зарыли на лужайке у Алексеевского равелина.

Никакой исторической фигуры нет; бессмысленно искать ее портрет в документах эпохи. Великолепная путаница фантастического и реального, распутывать которую даже преступно: ведь все равно не понять, что видела лжекняжна Тараканова в лихорадочном бреду, который принимался за необычайно тонкую расчетливость ловкой авантюристки. Последняя картина: всеподданнически припавший к стопам императрицы Радзивилл и теми же стопами раздавленная чахоточная мечтательница.

Может быть — дочь нюрнбергского булочника, может быть — трактирщика из Праги. В сущности, это совершенно безразлично. Одному русскому художнику, также больному чахоткой, захотелось, чтобы княжна Тараканова, истинная дочь Елизаветы, погибла в день наводнения в мрачной камере. Бледную красавицу, потерявшую силы и сознание от ужаса, он прислонил к облупившейся стене, одел убогостью когда-то роскошного платья, бросил рядом бараний тулуп. Кровать, на которой она хочет спастись от хлынувшей в окно воды, оспаривается у нее также мечтающими о спасении тюремными мышами. На столе, который сейчас всплывет, глиняная кружка и кусок хлеба. Ужас обстановки и чудесная красота груди и плеч. Кто не замирал перед этой картиной Флавицкого в Третьяковской галерее? [106] Художник Константин Дмитриевич Флавицкий (1830–1866) — в 1864 г. за картину «Княжна Тараканова в темнице во время наводнения» был удостоен звания профессора живописи.

Ни капли «исторической правды»! Но есть правда художника: такою он представлял себе княжну Тараканову. И конечно, его правда пересиливает, потому что сказка имеет свои права, а именно — право на сказку жизни отстаивала знаменитая самозванка.

Престарелый сторож Кунсткамеры имел свою биографию, о которой все давно забыли, сам же он сохранял тень воспоминания. Некогда младенцем он был доставлен в город Петербург из страны сибирской в качестве монстра, во внимание к неопределенности его пола; в те времена, по приказу императора Петра, собирали диковинки со всей Руси и за живых монстров платили щедро, а если дело шло о диковинном человеке, ему давалось при Кунсткамере содержание: хорошо питали и одевали в особый установленный наряд и после смерти сохраняли его в банке со спиртом. Младенцу, ставшему позже сторожем, в банку попасть не пришлось, так как к осьмнадцати годам его пол определился окончательно и с несомненностью, что и было доказано его женитьбой и производством потомства. Во внимание же к прошлым заслугам он не был лишен содержания и остался при Кунсткамере, так как был грамотен и мог показать посетителям разные чудеса природы и искусства.