Михаил Осоргин - Собрание сочинений. Т. 2. Старинные рассказы

Читатель приглашается в гости к помещику Николаю Еремеевичу Струйскому [127] Н. Е. Струйский скончался в 1796 г. в село Рузаевку Инсарского уезда Пензенской губернии. Форма одежды — екатерининский камзол.

Именье не малое: из центра крутом верст на тридцать, с населением в тысячу душ. Самое село Рузаевка окружено крепостным валом — неизвестно от каких врагов. В селе три церкви, из них две построены последним барином, Николаем Еремеевичем, поэтом и вольтерьянцем. Эти церкви расписаны итальянскими художниками, и нельзя сказать, чтобы бабы охотно молились безбородым святым и веселым мадоннам.

Барский дом — сама красота. Комнат в нем несчетно, потому что и семья Струйского не малочисленна: жена и восемнадцать человек детей. Всего роскошнее зала в два света, с мраморными стенами, с расписным плафоном работы крепостного живописца. И еще примечательны две комнаты: одна — хозяйский кабинет в верхнем этаже и называется «Парнас», другая — в этаже подвальном, таинственная и мрачная.

Хозяин — человек дородный, важный и приветливый, с бритым лицом екатерининского вельможи, но не из крупных: околачивался в Санкт-Петербурге, допускался к ручке, потом был губернатором во Владимире и выказал себя самодуром, но безвредным; теперь — на покое, если можно назвать покоем его кипучую деятельность. Примечательнее всего одежда хозяина: при фраке парчовый камзол, подпоясанный розовым шелковым кушаком, чулки белые, туфли с бантиками, к парику привязана длинная прусская коса.

Первое, что оценит посетитель, — культ великой Екатерины: ее портреты, ее бюсты, ею подписанный пергамент в роскошной раме. Это она изображена в виде Минервы на расписном потолке. Минерва восседает на облаке, попирая ногами крючкодейство и взяточничество, которых сразу можно признать по эмблемам лихоимства: сахарные головы, мешки с деньгами, бараны. Их поражает стрелами двуглавый орел, парящий над головою Минервы. Окружают богиню гении и атрибуты поэзии.

Славу императрицы делит Вольтер, бюстом которого украшен хозяйский кабинет. Творения Вольтера не заперты в книжный шкаф: они всегда под рукой у хозяина. Тут и полное собрание большого формата в зеленых переплетах, и отдельные томики в коже, и переводы в прозе и стихах. Есть, конечно, и майковский перевод [128] Василий Иванович Майков (1728–1778), поэт, сатирик, драматург, переводчик. «Меропы, Трагедии господина Вольтера»:

Но почетнейшее место в библиотеке Николая Еремеевича занимают все-таки его собственные труды: до двадцати книг, им написанных [129] Н. Е. Струйский издал 32 книги. и им же изданных, большинство — в собственной типографии, в собственном селе Рузаевке, безо всяких цензур и одобрений, не для продажи — для личного употребления и преподношений.

Иные заводили конюшни, другие — псовую охоту, третьи — винокуренный завод. Было всего этого понемногу и у помещика Струйского, но великую славу и бессмертие создала ему типография, отменная и превосходная, на которую он тратил большую часть доходов. На него работали известные граверы и художники Набхольц и Шенберг [130] И. К. Набгольц и X. Г. Шенберг гравировали виньетки к большинству книг Струйского. . Его книги печатались не только на александрийской бумаге, но и на белом атласе. Подносились императрице, некоторым высоким особам, личным друзьям автора и всем членам семьи — каждому по экземпляру каждого произведения, с обязательством непрестанно читать и изучать. И случалось, что, вызвав одного из сыновей, Николай Еремеевич задавал ему вопрос:

— Какой стих находится на такой-то странице, на такой-то строке в такой-то книге?

И сын должен был отвечать не задумываясь и с полной точностью, чтобы доказать, что с папашиными книгами не разлучается и их старательно изучает.

Творил Струйский исключительно на Парнасе, куда никто не допускался, даже для уборки. Был на Парнасе поэтический беспорядок, валялись рукописи, корректурные листы, оттиски гравюр, и лежала многолетняя пыль, которую хозяин называл своим стражем: «По ней вижу тотчас, был ли кто-нибудь у меня и что он трогал». И когда хозяин удалялся на Парнас — жизнь замирала не только в доме, но и во всей округе, потому что за помеху вдохновению ожидала виновного жестокая расправа. Лишь в крайних случаях допускался староста, но не на Парнас, а к его подножию, к нижним ступеням лестницы, где и выслушивал краткие приказы барина с высоты Парнаса. Было на Парнасе немало оружия — на случай злонамеренных покушений на свободу поэта. И родные подтверждали, что Николай Еремеевич иногда остается на Парнасе по два дня без пищи и питья, не покладая пера, отдавшись высокому творчеству.

Отличительным качеством поэтического дарования Струйского была независимость от грамматики и здравого смысла. Музы заводили его в лабиринты слов и фраз, куда за ним невозможно следовать и откуда он не всегда благополучно выбирался. Он был поклонником Сумарокова [131] Александр Петрович Сумароков (1718–1777), издатель, драматург, директор российского театра. , которого считал едва ли не гениальнее самого себя и которому подражал в торжественности и напыщенности стиля. Сумарокову он посвятил свою Первую книгу [132] Она называлась «Апология к потомству от Николая Струйского, или Начертание о свойстве нрава Александра Петровича Сумарокова…» (СПб., 1788). — «Апологию к потомству», напечатав ее и в собственном французском переводе, столь же безграмотном. А когда один критик посмеялся над «Апологией», разгневанный Струйский пригвоздил своего врага новой книгой, под заглавием «Для Ховрика ни проза ни стихи». И тут были строки:

В книге отличный виньет с изображением гадов и крыс, сидящих в большом числе на болоте. Так расправлялся Николай Струйский с критиками.

Он писал Епистолы, Елегии, Епиталамы, Оды, Еротонды, [133] Об изданиях Н. Е. Струйского подробнее см.: Сводный каталог русской книги гражданской печати XVIII века. 1725–1800. Т. III. М., 1966. С. 177–179. письма, критические статьи и кончил изданием «Акафиста Покрову Пресвятой Владычицы». Он описал в стихах потолок своей залы для поднесения императрице, приветствуя ее словами: