Михаил Осоргин - Собрание сочинений. Т. 2. Старинные рассказы

Этакая прелесть песенка! Посмотреть бы и послушать мититику или, еще лучше, сербешти… Хорошо поют молдавашки!

— Никита, одеваться!

Слуга в соседней комнате шевелится нехотя.

Никита на пороге:

— Да во что же одеваться, Лександра Сергеич? Сапоги генерал приказали отобрать; я их Федору выдал.

Федором Никита зовет Бади-Тодора, слугу Инзова. Раз генерал отдал приказ, Федор нипочем сапогов не вернет. Сказано — на двое суток.

Конечно, мог бы Александр Сергеевич, наказанный поэт, выйти в сандальях или турецких туфлях и в своем любимом пестром архалуке [191] Архалук — верхняя распашная одежда у народов Кавказа. , — но нельзя нарушить слово, данное добрейшему Ивану Никитичу! Придется просидеть вечер дома под арестом. А все — шалости! Пора бы и остепениться.

— Ну ладно. Набей мне трубку и ступай.

Под окном голос:

— Эй, Саша, Пушкин, ты дома?

Скачок с дивана к окну:

— Дома, заходи!

— Некогда. Я пришел спросить, пойдешь ли ты в ложу? Ныне у нас прием.

— Душа моя, выйти не могу, под арестом. Инзушка и сапоги отобрал.

— Опять? Эх ты, бес-арабский! А жаль, мы посвящаем ныне болгарского попика, отличнейший человек. А после, конечно, застольная ложа. [192] Заседания масонов зачастую завершались так называемыми столовыми ложами. Братья жалуются, что ты мало бываешь.

— Ходил, да скучно. А что до трапезы, то скажу тебе, душа моя, — вино ни к черту! Скажем, был бы —

— Значит, не пойдешь?

— Говорю — не могу, Инзушка обидится, я обещал.

— Ну, так прощай, куконаш Пушка!

— Прощай, ангел! Кланяйся Пущину, Раевскому и всем боярам и фанариотам! [193] Павел Сергеевич Пущин (1789–1865), генерал-майор, бригадный командир 16-й пехотной дивизии, мастер стула (руководитель) масонской ложи Овидий; Владимир Федосеевич Раевский (1795–1872), майор 32-го егерского полка 16-й пехотной дивизии, член декабристского Союза благоденствия, член масонской ложи Овидий; в ложу Овидий входили представители молдавской и греческой аристократии (бояре и фанариоты). Забеги потом рассказать.

Опять один. Закат румянит домики на горном склоне.

Подобрав ноги на диван, поэт сидит среди кучи исписанных бумажек. «Ардема, фридема!..» — «Режь меня! Жги меня!» Лицо серьезное, сразу на десять лет старше. Никита заглянул было — и испуганно стушевался:

— Пойти постеречь, чтоб кто-нибудь не нарвался на молодого барина, когда он пишет!

Подъезжают экипажи и подходят люди к одноэтажному домику на площади близ старого собора в нижней части Кишинева. Экипажи подвозят господ и отъезжают пустыми: значит, господа останутся в домике надолго. В доме молдаванина Кацики [194] Дом Михалки Кацики сохранился до настоящего времени (ул. Олега Кошевого, д. 2). живет дивизионный доктор Шулер [195] Федор Михайлович Шуллер (ум. 1829), венгр, плененный во время Отечественной войны 1812 г. и оставшийся в России, дивизионный врач 16-й пехотной дивизии, масон, член лож в Париже и в Кишиневе. , родом эльзасец. Почему у него бывает столько народа — неизвестно, но слухи ходят странные; в народе даже говорят, что в этом доме бывает «судилище дьявольское»…

На площади толпится, по обычаю, городская рвань, болгары и арнауты [196] Арнауты — турецкое наименование албанцев. из беглых гетеристов [197] Гетеристы — члены греческой революционной организации «Филики Этерия», которая ставила своей целью освобождение страны от османского гнета. . На подъезжающих смотрят без особого дружелюбия; многих знают: купца Драгушевича [198] Матвей Драгушевич, австрийский подданный, измаильский негоциант. , боярина Бернардо [199] Мануэль Бернардо, член лож в Яссах и Одессе, один из основателей ложи Овидий. , генералов Пущина и Тучкова [200] Сергей Алексеевич Тучков (1767–1839), генерал-майор, затем сенатор, основатель города Тучкова, основатель и амунир ложи Овидий. , доктора Гирлянда [201] Брачини Рафаэль, хирург, живший после греческой революции в Кишиневе, основатель и обрядоначальник ложи в Кишиневе. , аптекаря Майглера [202] Мейглер — член ложи Овидий. , инзовского чиновника помещика Алексеева [203] Николай Сергеевич Алексеев (1788–1854), чиновник особых поручений при И. Н. Инзове, казначей ложи Овидий, друг А. С. Пушкина, подарил ему «масонские» тетради. . А вот приехал зачем-то и болгарский архимандрит Ефрем, человек святой и добрый, — что ему делать с нечестивцами? Арнауты спрашивают болгар, зачем их поп сюда пожаловал, — болгарам ответить нечего: сами не знают. У решетки, которой отделен от улицы двор, толпа любопытных растет. Видят, что одни входят в дверь, другие спускаются по лесенке в подвальное помещение. Архимандрита встретил один русский офицер и повел его в дом. На улице темнеет — съезд кончился.

Камера приуготовления, черная храмина, устроена наверху; самая ложа помещается в обширном, очень странно разукрашенном подвальном этаже. Там же и комната, где пришедшие братья могут переодеться в голубые камзолы и белые кожаные запоны. В отличие от остальных мастер стула, Павел Сергеевич Пущин [204] Его руководству в ложе А. С. Пушкин посвятил стихотворение «Генералу Пущину» (1821). , надевает голубую шляпу, украшенную золотым солнцем. В петлице камзола — на голубой ленточке золотая лопатка; на шее, в знак подчинения законам Братства, — золотой наугольник. В правой руке — круглый молоток белой кости.

Посреди ложи, обитой голубым, разостлан символический расписной ковер первой степени: колонны, ступени, зодиаки, масонские клейноды. Занимают места мастер стула, надзиратели, секретарь, другие чиновники ложи; братья на боковых скамьях. Стучат три молотка; обычными малопонятными словами открыта сия достопочтенная ложа, и брат вития [205] Вития — должностное лицо в масонских ложах; вития составлял и читал обычно нравоучительные речи на заседаниях ложи. В кишиневской мастерской витией был Иван Бранкович, бывший учитель в Яссах, писатель. с братом ужаса и помощниками удаляются, чтобы приготовить и ввести должным образом профана — Ефрема, архимандрита болгарского.

Совсем иная обстановка в черной храмине, куда посажен Ефрем для размышления о бренности жизни. Малая комната без окон. С потолка свешивается лампад треугольный с тремя тонкими свечками. Черный стол и два стула. На столе человеческие кости и череп, из глазных впадин которого вырывается голубое пламя горящего спирта. Библия и песочные часы. В темном углу скалит зубы человеческий скелет, и на доске белая надпись: «Ты сам будешь таков!» У стены два гроба: один с мертвецом, другой пустой.