Кнут Гамсун - В стране полумесяца (пер. Доброва)

«Ай», вскрикиваетъ японецъ и вскакиваетъ съ мѣста. Вы зачеркнули не тотъ знакъ! Послѣ этого онъ садится и принимается прилежно переписывать все письмо сначала. Я тоже съ своей стороны хочу показаться прилежнымъ, сажусь и жду, пока онъ кончитъ. Я знаю, что, какъ только онъ находитъ свободную минуту, то охотно болтаетъ со мной. Онъ сейчасъ же оживляется, если можетъ кого-нибудь о чемъ-нибудь разспросить. Иногда онъ разсказываетъ о своей родинѣ: никакая страна въ свѣтѣ не будетъ въ состояніи сравниться съ Японіей, когда она разовьется! Онъ женатъ и имѣетъ ребенка, черезъ годъ онъ хочетъ вернуться домой; теперь ему нужно посѣтитъ Константинополь, города Малой Азіи и Дамаскъ. Онъ очень хорошо говоритъ по-англійски и разсказываетъ очень смѣшные вещи; жену свою онъ зоветъ Wife in body. Въ немъ есть что-то дѣланное. Онъ деморализованный восточный человѣкъ, европейская одежда велика для него или онъ недоросъ до нея. Онъ ужасно хочетъ учиться, развиваться. «Какъ вы дѣлаете въ Японіи вотъ то-то и то-то?» спрашиваю я иногда. «Мы, въ Японіи? Да мы дѣлаемъ, какъ вы!» отвѣчаетъ онъ, «какъ можемъ мы дѣлать это иначе? Мы развиваемся. Уже давнымъ-давно прошло то время, когда мы дѣйствовали по-японски!» Для него развиваться значитъ подражать по рутинно-европейскому образцу. И такой онъ ловкій, что ничему ему не трудно научиться! Его учили въ Англіи, что салфетку нельзя засовывать подъ подбородокъ, какъ это дѣлаютъ въ Швеціи, а нужно по всѣмъ правиламъ раскладывать на колѣняхъ. Допустимъ, что это сдѣлано! Но тогда какъ же защитить сорочку? Напримѣръ, супъ, жидкость, которая страшно трудно поддается обращенію съ ложкой. Но онъ не видѣлъ, чтобъ кто-нибудь изъ пассажировъ пилъ супъ прямо изъ тарелки. Что же онъ дѣлаетъ? Онъ-только закрываетъ платкомъ свою крахмальную рубашку. Онъ жалѣетъ турокъ, у которыхъ долженъ будетъ прослужить цѣлый годъ. Турокъ такъ отсталъ; прямо непріятно почему онъ ничему не хочетъ учиться! Я завожу рѣчь о Китаѣ. Тутъ японецъ дѣлается совсѣмъ грустнымъ и качаетъ головой. Китай тоже не воспринялъ ни капельки европейской и американской культуры. И мы оба со слезами на глазахъ говоримъ о судьбѣ Китая. «Знаете, что я думаю», говоритъ онъ. «Китай никогда не цивилизуется!» Мнѣ кажется, что это ужъ черезчуръ рѣзко и я заклинаю его не терять надежды. «Нужно только, чтобы миссіонеры еще немного поработали! Еще есть время, нужно только дѣйствовать осмотрительно!» «Страна разлагается», говоритъ онъ. «Я бывалъ тамъ. Мы, японцы, стараемся хотя немного обучить ихъ, но ученики ужъ слишкомъ самодовольны! Хотите вѣрьте, хотите нѣтъ — во всемъ Китаѣ вы едва ли увидите фабричную трубу. А въ глубинѣ страны они еще до сихъ поръ разводятъ чай и рисъ тѣмъ же прадѣдовскимъ способомъ, какъ и тысячу лѣтъ тому назадъ». «Какимъ это образомъ? Разскажите-ка мнѣ объ этомъ!» «Ахъ, мнѣ даже не хочется объ этомъ и говоритъ. Возьмемъ, напр., такой пустякъ, какъ заборы. До сего дня ихъ участки земли не обнесены заборами!» «Какъ же это они обходятся безъ нихъ?» «Каждый просто входить въ соглашеніе съ сосѣдомъ, сколько кому принадлежитъ.» Тутъ я долженъ былъ сдаться; я говорю: «Боже насъ упаси отъ такихъ порядковъ! Но въ Санъ Франциско я видѣлъ многихъ китайцевъ; они мнѣ стирали бѣлье. Мнѣ невыносима мысль, что Зангъ-Зингъ и Тзенъ-Тзанъ такъ неминуемо должны погибнуть. У нихъ такіе добродушные глаза и такія роскошныя косы!» «Вы говорите, роскошныя косы? Ха, ха, ха! Вы ничего путнаго не можете сказать про вашихъ китайцевъ? Въ нашей странѣ мы уничтожили косу.» «Но все-таки они кое-чему научились въ странѣ янки, говорю я, чтобы подзадорить моего друга. Они меня часто надували съ бѣльемъ.»

Когда мы утромъ проснулись, якорь уже былъ поднять. Шесть часовъ — свѣтлое утро. Наверху у форта мы видимъ солдатъ и офицеровъ, разговаривающихъ между собою; потомъ у нихъ начинается ученіе. Мы плывемъ по Босфору. Чѣмъ дальше ѣдемъ, тѣмъ больше городовъ попадается по обѣимъ сторонамъ. Между каждымъ изъ нихъ не больше двухъ минутъ ѣзды. Въ сущности, это только одинъ безконечный городъ. Мы такъ близко проѣзжаемъ отъ берега, что видимъ все, что происходитъ на сушѣ; и все это совершенно не то, что мы себѣ представляли. Развѣ мы не въ Турціи? Въ продолженіе тридцати лѣтъ я читалъ о странѣ, лежащей на берегу Босфора, которую безбожный султанъ довелъ будто бы до полнаго разоренія. Между тѣмъ эти маленькіе города лежатъ посреди виноградниковъ и цвѣтниковъ; цѣлыя гряды розъ сверкаютъ яркостью своихъ красокъ, мы ѣдемъ въ сказочной странѣ. Я начинаю думать, что нашъ капитанъ вовсе не такъ слѣпъ! Онъ знаетъ обо всей этой роскоши и хотѣлъ ее намъ показать при дневномъ освѣщеніи! Я забываю неудовольствіе, которое испытывалъ вчера вечеромъ. Какъ красиво, благоустроенно и зажиточно выглядитъ все на берегу! Вонъ виденъ турокъ, несущій воду изъ колодца, тамъ еще одинъ, выметающій свое крыльцо, третій ходитъ по саду, куритъ и осматриваетъ цвѣты. Тихо въ этихъ городахъ, ни ярмарочной сутолоки, ни фабричнаго шума; у берега стоять лодки, а на берегу телѣги нагружаются и разгружаются, иногда слышенъ сигналъ парохода, но шума нѣтъ никакого! Какъ страшно: ѣхать цѣлую милю мимо города и не слышать криковъ! Кое гдѣ въ окрестностяхъ попадаются древнія руины. Но, если такой маленькій городокъ мирно процвѣтаетъ нѣкоторое время, о конечно, султанъ появляется изъ Константинополя, нападаетъ на него, убиваетъ жителей, отбираетъ деньги — развѣ это не такъ? Говорятъ даже, что онъ связываетъ свои жертвы и бросаетъ ихъ въ Босфоръ. Съ этого онъ началъ, когда пересталъ ѣсть христіанское мясо; долженъ же человѣкъ дѣлать что-нибудь въ этомъ родѣ! О, «великій старецъ» въ Англіи, который все зналъ, который зналъ также объ «убійцѣ на тронѣ». А такъ какъ онъ никого не боялся, то говорилъ туркамъ правду. Одинъ годъ онъ бомбардировалъ Александрію, а въ слѣдующемъ году протестовалъ противъ притѣсненія армянъ. Кто любилъ правду, слушалъ его голосъ! Вѣдь, собственно говоря, бросаніе въ море годныхъ для несенія службы людей — довольно странная система для военачальника, нуждающагося въ людяхъ! Три великихъ державы сидятъ и ждутъ, пока его войско совершенно ослабѣетъ; а онъ самъ изъ чистой жажды крови забавляется уничтоженіемъ своего войска и озлобляетъ подданныхъ, чтобы сдѣлаться какъ можно болѣе ненавистнымъ тѣмъ, которые какъ разъ и должны его спасать! Гдѣ правда — трудно сказать; можетъ быть, потому, что мы имѣемъ почти единогласную европейскую прессу, которая намъ это и разсказываетъ, дѣлаешься нѣсколько недовѣрчивымъ. Другая сторона, которую нужно было бы также выслушать, молчитъ. Въ головѣ рождается такая мысль: кажется, что Абдулъ Гамидъ поднялъ престижъ Турціи на такую высоту, на которую онъ долгіе годы не поднимался. Султанъ интересовался въ предѣлахъ возможности поднятіемъ торговли, не совсѣмъ противился школьнымъ реформамъ, позволялъ строить въ небольшомъ количествѣ желѣзныя дороги и пересоздалъ войско. Этотъ человѣкъ, говорятъ, работаетъ, какъ лошадь; утромъ встаетъ въ шесть часовъ; во дворцѣ ночуетъ цѣлый штабъ секретарей на случай, если они могутъ понадобиться. Я имѣлъ случай лично убѣдиться въ томъ, что султанъ посѣдѣлъ и черезчуръ худощавъ для знатнаго турка; что же касается его жестокостей противъ христіанъ, то отношеніе его къ нимъ, правда, довольно магометанское. Недаромъ же онъ «повѣлитель правовѣрныхъ», «калифъ ислама». Впрочемъ относительно этого также слѣдовало бы выслушать и другую сторону, но другая сторона молчитъ. Только одна сторона говоритъ, говоритъ безпрестанно по всему міру. Напр., въ Contemporary Review эта сторона — къ тому же турецкій чиновникъ — сообщаетъ слѣдующее: «Всѣмъ извѣстно, что христіанскій элементъ въ оттоманскомъ государствѣ — явный или тайный врагъ государства. Чего они добиваются и что они натворили въ борьбѣ за независимость — объ этомъ знаетъ вся Европа. А между тѣмъ Европа должна бы еще узнать, что эта жажда независимости существуетъ также у магометанскихъ подданныхъ, курдовъ, албанцевъ и т. д. Они не обладаютъ, конечно, смѣлостью и умомъ христіанъ, — гласитъ газета, — но все-таки и въ нихъ чувствуется хроническое желаніе оказывать вооруженное сопротивленіе Абдулъ Гамиду». Смотрите пожалуйста! Положимъ, что евреи въ Норвегіи начали бы тайно или явно выказывать враждебность государству и еще къ тому же имѣли бы хроническое желаніе оказывать ему вооруженное сопротивленіе; что же тогда — уступать? Тогда мы подавили б возстаніе и разстрѣляли бы мятежниковъ. Но этимъ б дѣло не ограничилось. Евреи подняли бы вой на весь міръ. И христіанская Европа выла бы вмѣстѣ съ ними. И Турція также. Мы же, другая сторона, оставались бы нѣмыми. Мы узнаемъ отъ одного автора Harpers Monthly Magazin, что во время послѣдняго армянскаго мятежа 25 % высшихъ сановниковъ были армяне. Поэтому кажется, что калифъ ислама не всѣ свои силы употребляетъ на истребленіе христіанъ, но щадить тѣхъ из нихъ, которые не враждебны государству. Самые вліятельные люди въ Турціи это греки и армяне — христіане. Казначей султана — армянинъ; половина турецкихъ пословъ за границей — греки, даже на самыхъ важныхъ мѣстахъ, какъ напр., въ Берлинѣ, посломъ былъ нынѣ умершій Аристархъ-бей. И эти же христіане владѣютъ тремя четвертями турецкаго государства. На Востокѣ армяне замѣняютъ евреевъ въ торговлѣ. Они проникаютъ всюду, начиная съ Балканъ и кончая Китаемъ, въ какой бы городъ вы не пріѣхали, вы всюду встрѣчаете армянъ. Въ то время, какъ газеты Запада оплакиваютъ несчастную судьбу этого народа, на Востокѣ нерѣдко слышно мнѣніе, что эта судьба имъ вполнѣ заслужена; всѣ, какъ одинъ человѣкъ, отзываются объ армянахъ, какъ о мошенникахъ. Въ самой Турціи они вытѣсняютъ уроженцевъ и сами занимаютъ ихъ мѣста. Торговля, ссудныя операціи, деньги — все переходить въ ихъ руки, а вмѣстѣ съ тѣмъ и притѣсненія. И все это потому только, что турки не обладаютъ смѣтливостью и умомъ христіанъ.

Читать дальше