Кнут Гамсун - Новая земля (Новь)

"Хорошо", сказалъ онъ: "я оставляю за собой твою дачу. Но въ тотъ день, когда ты захочешь купить ее обратно, она будетъ продаваться. У меня предчувствіе, что этотъ день не далекъ".

"Ну, это одному Богу извѣстно, — во всякомъ случаѣ, я теперь дѣлаю, что долженъ и что могу. Я такъ радъ, что ты будешь владѣть дачей. Такъ такъ хорошо; не моя вина что мы туда не поѣхали на это лѣто… Ну да, это во всякомъ случаѣ меня немного облегчило, теперь посмотримъ. Я надѣюсь, что мнѣ не придется ликвидировать дѣла, это было бы такъ тяжело. И хуже всего для дѣтей".

Олэ опять предложилъ свою помощь.

"Спасибо", сказалъ Тидеманъ, "я и такъ принимаю отъ тебя все, что ты можешь сдѣлать справедливымъ образомъ. Но потеря остается всегда потерей, и знаешь, если бы даже это дѣло обошлось безъ банкротства, я все-такъ бѣдный человѣкъ… Я не знаю, есть ли у меня теперь хоть хеллеръ… Это было благословеніе Божіе, Олэ, что ты не принялъ участія въ этомъ дѣлѣ; это дѣйствительно было удивительное счастье, и я хоть этому радуюсь. Да, да, посмотримъ, что будетъ".

Пауза.

"Знаетъ твоя жена объ этомъ"? спросилъ Олэ.

"Нѣтъ, я разскажу ей объ этомъ, послѣ нашей поѣздки на лодкѣ".

"Послѣ поѣздки? Я теперь, разумѣется, отмѣняю ее"

"Нѣтъ", сказалъ Тидеманъ. "Я хотѣлъ тебя просить этого не дѣлать. Ханка такъ много объ этомъ говорила, она такъ радовалась. Нѣтъ, я хотѣлъ, напротивъ, попросить тебя сдѣлать такъ, чтобъ ничего не замѣтили, быть настолько довольнымъ, насколько только можно; я тебѣ буду отъ всей души благодаренъ. Разумѣется, ни однимъ словомъ не нужно упоминать о моемъ несчастіи".

Тидеманъ сунулъ телеграмму въ карманъ и взялъ свою шляпу.

"Прости меня, Олэ, что я пришелъ и помѣшалъ тебѣ… если я когда-нибудь снова буду въ состояніи, то… но это можетъ быть никогда и ни будетъ… тогда я бы вспомнилъ тебя",

"Боже мой, не говори такъ, я думалъ, что между нами это лишнее… Впрочемъ, можетъ быть, ты представляешь себѣ несчастье больше, чѣмъ оно есть на самомъ дѣлѣ, я не знаю, но…"

"Да, ледъ идетъ превосходно, просто невѣроятно; я радъ, что хоть это имѣю. Конечно, это пустяки, но это все-таки помогаетъ. А если дача перейдетъ въ твои руки, то… Да, да, Олэ, когда мнѣ ужъ очень понадобится, тогда я займу у тебя деньги. Ну, покойной ночи на сегодня".

"Тебѣ не придется ликвидировать дѣлъ, Андрей, это я тебѣ говорю!" крикнулъ ему вслѣдъ Олэ въ послѣдній разъ.

Внизу, въ гавани собралось общество мужчинъ и дамъ; это было то общество, которое собралась на прогулку на яхтѣ Агаты; дожидались Паульсберговъ, которые еще не пришли. Иргенсъ былъ раздраженъ и говорилъ колкости; самое лучшее было бы послать катеръ туда наверхъ за Паульсбергами и привезти ихъ съ глубочайшимъ уваженіемъ. Когда, наконецъ, пришли Паульсбергъ съ женой, всѣ вошли на катеръ, и вышли изъ фіорда.

Тидеманъ правилъ рулемъ. Нѣсколько служащихъ изъ магазина и Олэ составляли экипажъ. Олэ превосходно обставилъ эту поѣздку и взялъ съ собой прекрасную провизію; онъ обо всемъ подумалъ, не забылъ даже жженаго кофе для Иргенса. Гольдевина ему не удалось найти, а Грегерсена онъ намѣренно не пригласилъ. Грегерсенъ, по всей вѣроятности, видѣлъ телеграммы изъ Россіи.

Тидеманъ ничего не говорилъ, онъ выглядѣлъ такъ, какъ будто провелъ одну, двѣ безсонныхъ ночи. Когда Олэ спросилъ, какъ онъ поживаетъ, онъ отвѣчалъ, улыбаясь, что довольно сносно; между прочимъ онъ попросилъ оставить за нимъ мѣсто у руля.

Катеръ направился къ шхерамъ.

Фру Ханка сидѣла впереди, ея манто было свободно наброшено на нее, и Мильде замѣтилъ, что это было очень живописно.

"Хорошо было бы, если бъ теперь было время выпивки!" сказалъ онъ, громко смѣясь.

Олэ тотчасъ же принесъ бутылки и стаканы. Онъ ходилъ и заботился о томъ, чтобы дамы надѣвали шали и накидки.

"Да, вы не должны смѣяться", говорилъ онъ: "хотя солнце теперь свѣтитъ, но на морѣ будетъ вѣтеръ". Онъ нѣсколько разъ предлагалъ Тидеману замѣнитъ его у руля, но Тидеманъ не хотѣлъ. Нѣтъ, для него это настоящее благодѣяніе тамъ стоятъ, ему не нужно разговаривать, а сегодня онъ такъ мало на это способенъ.

"Не падай духомъ! Слышалъ ты какія-нибудь подробности"?

"Только подтвержденіе. Завтра это будетъ офиціально извѣстно. Да, не безпокойся, пожалуйста, насчетъ этого, — я ночью выяснилъ себѣ свое положеніе. Да, я еще надѣюсь спастись до извѣстной степени".

Тамъ впереди скоро всѣ пришли въ хорошее настроеніе. Ойэнъ страдалъ морской болѣзнью и пилъ, чтобъ ему легче было, онъ не могъ стоять прямо, онъ очень ослабѣлъ.

"Хорошо, что вы опять вернулись домой", сказала фру Ханка, чтобъ утѣшить его. "У васъ все по прежнему женственное личико, но къ счастью оно не такое блѣдное, какъ прежде…"

"Извините меня", воскликнула фру Паульсбергъ безжалостно, "я еще никогда не видѣла его такимъ блѣднымъ, какъ сегодня".

На этотъ намекъ по поводу его морской болѣзни раздался общій смѣхъ. Фру Ханка продолжала говорить. Да, она знаетъ его послѣднюю работу въ Терахусѣ, это стихотвореніе "Изъ старыхъ воспоминаній". Нужно признаться, что онъ не напрасно былъ въ деревнѣ.

"Вы еще не слышали моего новаго стихотворенія", сказалъ Ойэнъ слабымъ голосомъ: "оно египетское, и дѣйствіе происходитъ въ гробницѣ…" И, будучи совсѣмъ больной, онъ все-таки началъ искать стихотвореніе въ своихъ карманахъ. Что онъ съ нимъ сдѣлалъ? Онъ утромъ отложилъ его въ сторону, чтобы взять съ собой, — онъ подумалъ, что можетъ быть кто-нибудь захочетъ его послушать; онъ осмѣливается сказать, что оно довольно замѣчательно въ своемъ родѣ. Но онъ, по всей вѣроятности, оставилъ его гдѣ-нибудь. Онъ не можетъ себѣ представить, что онъ потерялъ его, или выбросилъ?

"Нѣтъ", сказала фру Ханка: "вы просто оставили его дома, вотъ увидите, оно навѣрно лежитъ на столѣ". Она дѣлала все возможное, чтобъ отогнать дурныя предположенія поэта: онъ, вѣроятно, чувствуетъ себя лучше въ городѣ, нежели въ деревнѣ.

Да, ахъ да! Какъ только онъ очутился на улицахъ и увидѣлъ прямыя линіи домовъ, такъ онъ почувствовалъ тотчасъ же, что мозгъ его началъ работать, и вотъ онъ задумалъ египетское стихотвореніе въ прозѣ; нѣтъ, не можетъ этого быть, чтобъ онъ его потерялъ…

Теперь и Мильде былъ на сторонѣ Ойэна, онъ начиналъ его вполнѣ признавать, теперь и онъ началъ постигать этотъ тонкій родъ поэзіи.

Иргенсъ, сидѣвшій недалеко и слышавшій эту рѣдкую похвалу, наклонился къ фру Ханкѣ и сказалъ глухимъ голосомъ:

"Понимаете ли вы, теперь Мильде получилъ премію, и ему нечего бояться своего опаснаго конкурента". И Иргенсъ стиснулъ губы и смѣялся.

Фру Ханка посмотрѣла на него. Сколько въ немъ было злости, и какъ это не шло къ нему. Онъ этого не сознавалъ, иначе онъ не сжималъ бы такъ губъ и не бросалъ бы такіе злые взгляды. Въ общемъ, онъ сохранялъ въ продолженіе всего времени свое обыкновенное молчаніе; къ Агатѣ онъ совсѣмъ не обращался и дѣлалъ видъ, что совсѣмъ не замѣчаетъ ее. Что она ему сдѣлала? развѣ она могла иначе поступить? Почему не хотѣлъ онъ этого понять?