Кнут Гамсун - Новая земля (Новь)

"Нѣтъ, это совсѣмъ не касается меня", сказалъ Олэ Генрихсенъ. Иргенсъ взялъ пустую бутылку со стола, довольно подозрительно посмотрѣлъ на этикетъ и сказалъ:

"Что это такое? Нѣтъ, знаете ли что, если пить вино, то по крайней мѣрѣ такое, которое можно проглотить".

Принесли вина.

Иргенсъ былъ въ довольно хорошемъ настроеніи, онъ сегодня удачно поработалъ, какъ онъ говорилъ, онъ написалъ стихотвореніе, нѣсколько стиховъ (жизнерадостныхъ), похожихъ на звонкій смѣхъ дѣвушекъ. Но это было исключеніемъ; въ настоящее время его произведенія не были жизнерадостными и не должны быть таковыми.

Его младшій коллега Ойэнъ тоже не былъ огорченъ. Правда, у него не было денегъ и добра, но онъ довольствовался немногимъ, и добрые люди помогали ему; это было бы несправедливо, если бъ онъ утверждалъ что-нибудь другое. Но именно сегодня его нѣчто обрадовало особенно: одинъ датскій коллекціонеръ автографовъ написалъ ему и просилъ у него его подпись. Это, конечно, пустяки, но все-таки доказывало, что міръ не совсѣмъ забылъ его. Говоря это, Ойэнъ посмотрѣлъ на всѣхъ присутствующихъ, взглядъ его былъ открытый и прямой.

Мужчины чокались другъ съ другомъ, они были въ хорошемъ и веселомъ настроеніи духа. Иргенсъ первый поднялся; затѣмъ попрощался Ойэнъ и тоже ушелъ. Олэ Генрихсенъ все еще сидѣлъ, пока не ушелъ самый послѣдній; оставался одинъ только Норемъ; но по своему обыкновенію онъ заснулъ.

Олэ прислушивался къ разговору этихъ господъ, порой онъ даже вставлялъ свое слово. Онъ чувствовалъ себя спокойнымъ, но усталымъ, возбужденіе исчезло, но имъ овладѣло какое-то злобное упорство и сдѣлало его равнодушнымъ ко всему. Вотъ онъ сидитъ въ Грандѣ среди толпы напившихся людей, Иргенсъ сидѣлъ рядомъ съ нимъ и радовался, можетъ быть, своей побѣдѣ надъ пилъ, а между тѣмъ онъ не всталъ и не пошелъ своей дорогой! Нѣтъ, онъ не ушелъ. Развѣ не все равно, гдѣ онъ проведетъ эти два, три часа.

Наконецъ, онъ заплатилъ и всталъ.

Кельнеръ задержалъ его.

"Извините-съ, а вино… "Вино?" спросилъ Олэ Генрихсенъ, я выпилъ только двѣ кружки пива".

"Но вѣдь за вино не заплачено!"

"Ахъ такъ, значитъ эти господа не заплатили за свое вино?" На минуту въ немъ опять поднялся гнѣвъ, онъ готовъ былъ сказать, что пусть счетъ пошлютъ въ Торахусъ, тамъ будетъ заплачено, но онъ этого не сказалъ, онъ только замѣтилъ: "Я, собственно говоря, не пилъ никакого вина, но тѣмъ не менѣе я могу вамъ заплатитъ". И при этомъ онъ вынулъ свой бумажникъ.

Кельнеръ началъ болтать, распространяться о всякаго рода гостяхъ. Есть такіе, которыхъ постоянно нужно имѣть на глазахъ, а то они, не заплативъ, ускользаютъ.

Конечно, онъ намекаетъ не на этотъ случай, это не нужно такъ понимать, онъ далекъ отъ этого. Писатели и художники честны отъ головы до ногтей, въ особенности писатели, они не опасны. Онъ знаетъ ихъ хорошо и знаетъ, какъ имъ угодить. Это, конечно, такіе люди, у нихъ у каждаго свои особенности, которыя нужно принимать во вниманіе, когда ты кельнеръ: обыкновенно они забываютъ платитъ, у нихъ голова полна другихъ вещей, они такъ много изучаютъ и думаютъ. Но постоянно есть кто-нибудь, кто вступается за нихъ, да, и кто дѣлаетъ это съ радостью, нужно только напомнить объ этомъ…

Олэ заплатилъ и вышелъ.

Нѣтъ, впрочемъ, что ему дѣлать дома? Лечь въ постель и спать? Да, если бъ онъ могъ сдѣлать это! На пароходѣ онъ плохо спалъ, вѣдь онъ прямо съ дороги, но лучше если онъ попробуетъ не спать, насколько возможно, врядъ ли изъ сна что-нибудь выйдетъ. Онъ отыскалъ самыя темныя улицы, гдѣ чувствовалъ себя болѣе одинокимъ; онъ былъ на пути домой, но вдругъ рѣзко повернулъ и пошелъ по направленію къ крѣпости.

Тутъ онъ неожиданно встрѣтилъ Тидемана, Тидемана одного — онъ молча стоялъ у темной двери и смотрѣлъ наверхъ на домъ, напротивъ. Что онѣ тутъ дѣлалъ?

Олэ подошелъ къ нему. Они удивленно посмотрѣли другъ на друга.

"Да, это моя прогулка, маленькая прогулка, я совсѣмъ случайно попалъ сюда", сказалъ Тидеманъ смущенно, прежде чѣмъ поздороваться, "но, слава Богу, вотъ и ты, Олэ, ты уже вернулся?"

"Добро пожаловать домой. Хочешь, пойдемъ дальше".

Олэ улыбнулся ему усталой улыбкой я поклонился ему.

"Добрый вечеръ, Андреасъ".

Они пошли дальше. Тидеманъ не могъ прійти въ себя отъ удивленія.

Ничего подобнаго съ нимъ никогда не случалось; онъ вѣдь ничего не слышалъ о возвращеніи Олэ. Дома все благополучно, онъ часто навѣщалъ старика, какъ и обѣщалъ ему. И въ дѣлахъ все какъ слѣдуетъ.

"А твоя невѣста уѣхала", сказалъ онъ, "я проводилъ ее на вокзалъ. Я хотѣлъ тебѣ сказать, у тебя удивительно милая невѣста. Она стояла въ купэ и была взволнована немного отъѣздомъ. Она смотрѣла на меня совсѣмъ влажными глазами, когда прощалась. Ты знаешь, какая она, а когда поѣздъ тронулся, она вынула изъ кармана свой платокъ и махала имъ. Да, она стояла и махала платкомъ, потому что я провожалъ ее на вокзалъ. И все это она дѣлала такъ мило, ты долженъ былъ бы видѣть ее!"

"Я больше не женихъ ея", сказалъ Олэ глухимъ голосомъ.

Олэ отправился въ свою контору. Это было уже поздно ночью. Онъ долго ходилъ съ Тидеманомъ и все разсказалъ ему. Теперь онъ хотѣлъ написать письмо родителямъ Агаты, съ достоинствомъ и гордо безъ всякихъ упрековъ. Это было его послѣднимъ долгомъ.

Когда онъ это кончилъ, онъ еще разъ прочиталъ письмо Агаты. Онъ хотѣлъ разорвать его и сжечь, но удержался и положилъ его передъ собой на бюро. Вѣдь это было письмо отъ нея, послѣднее письмо; она писала ему и, значить, думала о немъ. Она положила свои маленькія ручки на письмо, и здѣсь перо писало толсто, она вытерла его, обмакнула и снова продолжала писать. Письмо вѣдь было къ нему, ни къ кому другому; можетъ быть, это было вечеромъ, когда всѣ другіе пошли спать, тогда она писала къ нему.

Онъ вынулъ кольцо изъ папиросной бумаги и долго смотрѣлъ на него, прежде чѣмъ положить его обратно. Онъ раскаивался въ томъ, что потерялъ равновѣсіе и что сегодня вечеромъ вспылилъ; онъ такъ бы хотѣлъ вернуть всѣ свои слова.

Прощай, Агата, прощай…

И послѣднее письмо Агаты онъ приложилъ къ другимъ ея письмамъ.

Теперь Олэ опять началъ работать въ своей конторѣ, онъ теперь сталъ усерднѣе, чѣмъ когда-либо, и все время проводилъ тамъ, даже тогда когда не было настоящей работы. Зачѣмъ онъ это дѣлалъ? Онъ похудѣлъ; онъ не давалъ себѣ отдыха, и взглядъ его сдѣлался разсѣяннымъ и пристальнымъ. По цѣлымъ недѣлямъ онъ не выходилъ изъ склада и изъ конторы. Пустъ не говорятъ, что онъ повѣсилъ голову только потому, что разстроилась его свадьба; онъ попрежнему былъ занятъ своимъ дѣломъ и все было хорошо.

Онъ похудѣлъ, осунулся, да, конечно. Но причиной этому была работа, да, только работа, ея было, бытъ можетъ, черезчуръ много. Никому и въ голову не придетъ, что это отъ чего-нибудь другого, а не отъ работы. Было такъ много не сдѣланнаго, когда онъ вернулся изъ Англіи; онъ все это объяснилъ Тидеману; тамъ много было дѣла. Теперь самое трудное было сдѣлано, теперь онъ будетъ относиться къ этому съ большимъ спокойствіемъ, будетъ немножко выходить, смотрѣть, что есть интереснаго, веселиться; театральный сезонъ былъ опять въ разгарѣ, скоро пріѣдетъ и циркъ. Нѣтъ, нѣтъ, онъ не былъ горькимъ домосѣдомъ.