Эрих Ремарк - Черный обелиск

— Вот! Смотрите! Разве это ваша жена?

Вацек делает неуклюжую попытку схватить меня.

— Слушайте, верблюд! — говорю я. — Да вы хорошенько посмотрите на карточку! Когда у человека есть такая девушка, неужели он будет бегать за вашей женой?

Кажется, я перехватил. Вацек обижен, он делает резкий выпад. Потом останавливается.

— Но кто-то ведь спит с ней! — неуверенно заявляет он.

— Вздор! — говорю я. — Ваша жена верна вам!

— А почему же она торчит здесь так часто?

— Где?

— Да здесь!

— Понять не могу, о чем вы говорите, — отвечаю я. — Может быть, она несколько раз говорила из конторы по телефону, допускаю. Женщины любят говорить по телефону, особенно когда они много бывают одни. Поставьте ей телефон!

— Она и ночью сюда ходит! — заявляет Вацек.

Мы все еще стоим друг против друга, разделенные обелиском.

— Она недавно была здесь ночью, когда фельдфебеля Кнопфа принесли домой в тяжелом состоянии, — отвечаю я. — А ведь обычно она работает по ночам в «Красной мельнице».

— Это она уверяет, но…

Нож в его руках опущен. Я беру с цоколя фотокарточку Герды и, обогнув обелиск, подхожу к Вацеку.

— Вот, — говорю я. — Теперь можете меня колоть и резать, сколько вашей душе угодно. Но мы можем и поговорить. Чего вы хотите? Заколоть человека ни в чем не повинного?

— Это нет, — отзывается Вацек. — Но…

Выясняется, что ему открыла глаза вдова Конерсман. Мне слегка льстит сознание того, что она из всех обитателей дома заподозрила в блуде только меня.

— Слушайте, — обращаюсь я к Вацеку. — Если бы только вы знали женщину, из-за которой я схожу с ума! Вы бы меня не заподозрили! А впрочем, сравните хотя бы фигуры. Вы ничего не замечаете?

Вацек тупо смотрит на фотографию Герды, где написано: «Людвигу с любовью от Герды». Но что он в состоянии заметить одним глазом?

— Похоже это на фигуру вашей жены? — спрашиваю я. — Только рост одинаковый. Впрочем, может быть, у вашей жены есть красно-рыжий широкий плащ наподобие накидки?

— Ясно, есть, — отвечает Вацек снова с некоторой угрозой. — И что же?

— У моей дамы — такой же. Этих плащей всех размеров сколько угодно в магазине Макса Клейна на Гроссештрассе. Сейчас они очень в моде. Ну, а старуха Конерсман полуслепая, вот вам и разгадка.

У старухи Конерсман глаза зоркие, как у ястреба. Но чему не поверит рогатый муж, если ему хочется верить?

— Поэтому она их и спутала, — поясняю я. — Дама, снятая на карточке, несколько раз приходила сюда ко мне в гости. Надеюсь, она имеет право прийти или нет?

Я облегчил Вацеку все дело, ему остается только ответить «да» или «нет». Сейчас ему достаточно кивнуть.

— Хорошо, — говорю я. — И поэтому вы человека ночью чуть не зарезали?

Вацек тяжело опускается на ступеньки крыльца.

— Ты тоже меня сильно потрепал, дружище, посмотри на меня.

— Глаз цел.

Вацек ощупывает подсыхающую черную кровь.

— Если вы будете продолжать в том же духе, то скоро попадете в тюрьму, — замечаю я.

— Что я могу поделать? Такая уж у меня натура.

— Заколите себя, если вам необходимо кого-нибудь заколоть. Это избавит вас от многих неприятностей.

— Иногда мне даже хочется прикончить себя. Ну как же мне быть? Я с ума схожу по этой женщине. А она меня терпеть не может.

Я вдруг чувствую себя растроганным и уставшим и сажусь на ступеньки рядом с Вацеком.

— А все мое ремесло! — говорит он с отчаяньем. — Она ненавидит этот запах, дружище. Но ведь если много режешь лошадей, от тебя пахнет кровью!

— А у вас нет другого костюма? Чтобы переодеться, когда вы возвращаетесь с бойни?

— Нельзя этого. Иначе другие мясники подумают, что я хочу быть лучше их. Да и все равно я насквозь пропитан запахом. Его не вытравишь.

— А если хорошенько мыться?

— Мыться? — удивляется Вацек. — Где? В городских банях? Они же закрыты, когда я в шесть утра возвращаюсь с бойни.

— Разве на бойнях нет душа?

Вацек качает головой.

— Только шланги, чтобы мыть пол. А становиться под них сейчас уже холодно, осень.

С этим я не могу не согласиться. Ледяная вода в ноябре — небольшое удовольствие. Будь Вацек Карлом Брилем, это бы его не испугало. Карл зимой прорубает на реке лед и плавает вместе с членами своего клуба.

— А как насчет туалетной воды? — спрашиваю я.

— Не могу ею пользоваться. Другие мясники решат, что я гомосексуалист. Вы не знаете, каковы люди на бойнях.

— А что, если бы вам переменить профессию?

— Я ничего другого не умею, — уныло отвечает Вацек.

— Торговать лошадьми, — предлагаю я. — Это ведь занятие, очень близкое к вашей профессии.

Вацек качает головой. Мы сидим некоторое время молча. Какое мне дело, думаю я. Да и чем ему поможешь? Лизе нравится в «Красной мельнице». И привлекает ее не столько сам Георг, сколько желание иметь кого-то получше, чем этот ее мясник.

— Вы должны стать настоящим кавалером, — говорю я. — Зарабатываете вы хорошо?

— Неплохо.

— Тогда у вас есть шансы. Ходите каждые два дня в городские бани, потом вам нужен новый костюм, который вы будете носить только дома, несколько сорочек, один-два галстука; вы можете все это купить?

Вацек размышляет. Я вспоминаю вечер, когда на меня взирала критическим оком фрау Терговен.

— В новом костюме чувствуешь себя гораздо увереннее, — говорю я. — Сам испытал.

— Правда?

— Правда.

Вацек с интересом смотрит на меня.

— Но у вас же безукоризненная наружность!

— Смотря для кого. Для вас — да. Для других людей — нет. Я замечал.

— Неужели? И давно?

— Сегодня, — отвечаю я. Вацек от удивления разевает рот.

— Скажи пожалуйста! Значит, мы вроде как братья. Вот удивительно!

— Я когда-то где-то читал, будто все люди — братья. А посмотришь на жизнь и удивляешься, как еще далеко до этого.

— И мы чуть друг друга не убили, — мечтательно говорит Вацек.

— Братья частенько друг друга убивают.

Вацек встает.

— Завтра пойду в баню. — Он ощупывает левый глаз. — Я было хотел заказать себе мундир штурмовика… их как раз сейчас выпускают в Мюнхене.

— Элегантный двубортный темно-серый костюм выигрышнее. У такого мундира нет будущего.

— Большое спасибо, — говорит Вацек. — Но, может быть, мне удастся приобрести и то и другое. Ты не сердись на меня, приятель, что я хотел зарезать тебя. За это я тебе пришлю завтра большой кусок первоклассной конской колбасы.

— Рогач, — говорит Георг, — подобен съедобному домашнему животному, например курице или кролику: ешь с удовольствием, только когда его лично не знаешь. Но если вместе с ним рос, играл, баловал его и лелеял — только грубый человек может сделать из него жаркое. Поэтому лучше, когда ты с рогачом не знаком.

Я молча указываю на стол. Там, между образцами камней, лежит толстая красная конская колбаса — дар Вацека; он сегодня утром занес мне эту колбасу.