Шолом Алейхем - Три вдовы

Прихожу я однажды к вдове и застаю гостя, какого-то молодого человека лет двадцати или тридцати. Есть такие молодые люди, возраст которых никак не определишь. Молодой человек, нечего скрывать, оказался очень славным. Бывают такие симпатичные люди, — хорошее лицо, хорошие глаза, — ни к чему не придерешься. Понравился он мне с первого взгляда. Знаете, почему? Потому, что я терпеть не могу людишек с сахарными личиками, с медовыми улыбочками. Ненавижу эти надоедливые существа, что умильно заглядывают вам в рот, поддакивая каждому вашему слову: скажите им, что в июле снег выпал, или рыба на вербе росла, они и против этого не возразят… Когда я вижу такое существо, меня так и подмывает вымазать его медом, пчелам на радость… Хотите знать, как звали этого молодого человека? Впрочем, что вам до этого? Допустим, его звали Шапиро. Хоть бы так, довольны? И был он бухгалтером винокуренного завода, и не только бухгалтером, но и полновластным хозяином; можно сказать, что на заводе он пользовался большим авторитетом, чем даже сам хозяин. А хозяин, который не доверяет своим подчиненным, недостоин быть хозяином… Может быть вы иного мнения на этот счет, но в данный момент это не так уж важно.

Словом, представили мне молодого человека по фамилии Шапиро, бухгалтера, хозяина, порядочного человека, к тому же замечательного шахматиста. В шахматы он играет не хуже меня, а, пожалуй, и лучше меня… Ведь я же вам говорил, что не выставляю себя шахматистом. И вот, поди, будь пророком и угадай, что здесь завязывается роман, да какой еще роман! Отчаянный! Ну и недогадлив же я, — не приметил этого с первого же раза! Представьте себе, я собственными руками подливал масла в огонь, всячески расхваливая молодого человека, превозносил его до небес! Чтоб они сгорели, эти шахматы, а заодно с ними и все шахматисты на всем белом свете! Играли мы с ним в шахматы, а он тем временем замышлял бог весть что. Я у него брал «королеву», а он у меня отнял Розу! Я ему давал «мат» на десятом ходу, а он мне «мат» в три хода, потому что на четвертом ходу, то-есть, когда он явился в четвертый раз, вдова отозвала меня в сторонку и загадочно шепнула мне, что Розочка стала невестой этого самого Шапиро, что она несказанно счастлива. Словом: поздравьте меня и себя и нас обоих.

Что со мной сделалось, когда я услышал эту добрую весть, — рассказывать не стану. Что же, по вашему: я злодей, сумасброд, помешанный? Она, вдова, то-есть, подумала то же самое. Вначале смеялась, потом раскричалась на меня, а кончилась эта история слезами, истерикой и прочими такими вещами — словом конфликт! Лопнул, понимаете ли, волдырь… Мы объяснились, и за полчаса наговорили друг другу столько беспощадной правды, сколько не было высказано за все двадцать лет нашего знакомства! Я откровенно заявил ей, что о-на мне недруг, что она погубила меня, отняла у меня единственное утешение мое, Розу, и отдала ее другому. На это она мне ответила, что если кто-нибудь из нас двоих недруг, то это, конечно, я, и что если кто-нибудь из нас и покушался на душу другого, то это я покушался, понемножку, на протяжении восемнадцати с лишним лет!.. Что это значит, мне вам объяснять незачем это и дурак поймет. А что я ей на это ответил, я вам рассказывать не стану. Скажу только, что обошелся я с ней не по-джентльменски, можно сказать, грубо, очень грубо! Я схватил шапку в охапку и, хлопнув дверью, выбежал, как безумный… Я дал себе слово не переступать ее порога до конца жизни!.. Ну, что скажете? Ведь вы же человек мыслящий? Что по этому поводу говорит ваша «психология»? Что я должен был сделать — утопиться? Или застрелиться? Или повеситься на первой осине? Что я не утолился, не застрелился и не повесился, вы, слава богу, сами видите. А что было потом? Об этом в следующий раз. Ничего с вами не станется, если малость подождете. Надо итти к вдовам. Они ждут меня к обеду.

Вот и всё о вдове номер один.

Почему я заставил вас так долго ждать? Потому, что так хотелось. Уж если что-нибудь рассказывать, то, конечно, тогда, когда самому хочется… А что вы не прочь послушать — это понятно: до историй, да еще интересных, — каждый охотник. Я, например, сижу себе после обеда в своем кресле, в своей комнате, с сигарой во рту, а вы здоровье надрываете, рассказывая… А что рассказчику, может быть, это крови стоит, — кому до этого дело? Собеседнику только бы интересную историю послушать! Отнюдь не вас подразумеваю, не пугайтесь! Вы только слушайте внимательно, что вам рассказывают. И хотя то, что я расскажу вам сейчас, не имеет никакого отношения к предыдущей истории, мне всё же хочется, чтобы вы помнили то, о чем я рассказывал вам в прошлый раз, ибо кое-какая связь между всем этим все-таки есть, и даже не кое-какая, а большая! А если вы что-нибудь забыли, я вам напомню. В двух словах повторю вам прежнюю историю.

У меня был товарищ Пине. У него была жена Пая, и у них была девочка Роза. Товарищ мой умер, а Пая осталась молодой вдовой, я же ей был близким человеком, другом, секретарем, братом. Я томился, изнывал по ней. Но сказать ей об этом у меня нехватало духу. Так проходили лучшие годы. Дочь выросла, Роза расцвела, а я растерялся, окончательно растерялся. Принесла нелегкая молодого человека, бухгалтера Шапиро, неплохо играющего в шахматы, и Роза в него влюбилась. Всё, что накипело в душе, выместил я на матери, поссорился, хлопнул дверью и поклялся, что ноги моей больше там не будет до конца моей жизни. Ну, довольны?

Теперь, догадываюсь я, вам очень хочется знать одно: сдержал ли я слово, или нет? Ну, ведь вы, кажется «психолог». Скажите, должен был я сдержать свое слово, или нет? Вы молчите? Почему? Потому, что сами не уверены… Вот, как это произошло.

Всю ночь я шагал по городу, как безумный, раза три измерил все улицы вдоль и поперек, вернулся домой на рассвете, пересмотрел все свои бумаги, многие порвал, — терпеть не могу старые бумаги, — упаковал свои вещи, написал несколько писем знакомым, — друзей и родственников у меня, слава тебе господи, нет, один, как пень… Оставил распоряжения насчет моих домов и, проделав всё это, сел на кровать, склонил голову и думал, думал, думал, пока не началось утро. Тогда я умылся, оделся и пошел к вдове. Позвонил, вошел, велел подать кофе и ждал, пока вдова проснется. Вдова вскоре встала. Увидев меня, она на минуту остановилась. Глаза у нее припухли, лицо побледнело. Ужели и она целую ночь не спала?..

— Как Роза? — спросил я.

В эту минуту в комнату вошла Роза. Свежа, как божий день, хороша, ласкова, приветлива, как ясное солнышко. Увидав меня, она слегка покраснела, потом подошла, погладила меня ручкой по голове, как гладят ребенка, и, заглянув мне в глаза, рассмеялась. Да как, думаете, рассмеялась? Не так, чтобы вас, упаси господи, — обидеть, а так, чтобы вам самому захотелось смеяться, чтобы все, все вокруг, и даже стены улыбнулись. Да, господин мой любезный, вот такой силой обладает эта Роза еще по сей день! Я и сейчас за ее смех готов отдать всё, чем владею. Беда только, что сейчас она уже больше не смеется. Не до смеха ей! Но я не намерен забегать вперед. Люблю, начав что-нибудь, продолжать начатое по порядку.