Уильям Моэм - Сплошные прелести

Помню, как-то раз, когда у тети была в гостях жена доктора, Эмили доложила, что дядю хочет видеть мистер Джордж Кемп.

— Но, Эмили, кажется, звонили в парадную дверь, — сказала тетя.

— Да-с, он пришел с парадного хода.

Наступило минутное замешательство; никто не знал, как поступить при такой неожиданности, и даже Эмили, знавшей, кому полагается входить через парадную, кому через боковую и кому через заднюю дверь, стало немного не по себе. Тетя, добрая душа, искренне огорчилась, что кто-то может поставить себя в столь ложное положение, а жена доктора презрительно фыркнула. Наконец, дядя взял себя в руки.

— Проводите его в кабинет, Эмили, — сказал он. — Я приду, как только допью чай.

Однако Лорд Джордж неизменно оставался безудержным, непоседливым, шумным и кипучим. Он говорил, город-де замер, и намерен был его расшевелить. Хотел учредить компанию по организации туристских поездов. И не понимал, отчего бы не устроить второй Маргит. А почему в Блэкстебле нет мэра? Вот в Ферн-Бэе есть же.

— Он сам в мэры метит, — морщась, поговаривали в городке и присовокупляли: — Дьявол гордился, да с неба свалился.

А дядя замечал: «Бодливой корове бог рог не дает».

Я, нужно добавить, смотрел на Лорда Джорджа так же осуждающе и свысока, как и все. Бесило, что он мог остановить меня на улице и, называя по имени, завести беседу, будто не существовало никакой разницы в нашем общественном положении, и даже звал играть в крикет с его сыновьями, моими сверстниками. Но те ходили в обычную школу в Хэвершеме, и я, конечно, не мог иметь с ними ничего общего.

Пораженный и взволнованный рассказом Мэри-Энн, я верил ей с трудом. Прочитав достаточно романов и многое узнав в школе, я неплохо разбирался в вопросах любви, но относил их только к молодежи. У меня в голове не укладывалось, как мог человек с бородой, имея сыновей моего возраста, испытывать подобного рода чувства. По моему убеждению, с женитьбой все кончалось. И способные влюбляться люди старше тридцати лет вызывали во мне неприязнь.

— Ты хочешь сказать, между ними что-то было? — спросил я у Мэри-Энн.

— Как передают, очень мало чего у Рози Ган не было. И вовсе не с одним Лордом Джорджем.

— Но тогда почему у нее не родился ребенок?

В прочитанных мною романах стоило хорошенькой женщине оступиться в жизни, у нее появлялся ребенок. Причина изображалась уклончиво, а иногда вообще обозначалась звездочками, но исход был постоянно один и тот же.

— Скорей по случайности, чем по осторожности, я б сказала, — отвечала Мэри-Энн. Потом она задумалась, перестав вытирать тарелки. — Ты, я смотрю, знаешь куда больше, чем тебе положено.

— А как же, — сказал я важно, — если на то пошло, разве я не взрослый теперь?

— Сколько мне известно, — сказала Мэри-Энн, — когда миссис Ривз выставила ее, Лорд Джордж сыскал ей место в «Плюмаже принца Уэльского» в Хэвершеме и сам туда гонял на своем тарантасе. Что ли, там пиво лучше здешнего…

— Так отчего же Тед Дрифилд на ней женился?

— Почем я знаю. Увидел ее в «Плюмаже». Небось другая какая порядочная девушка за него и не пошла бы…

— А он знал, какая она?

— Это ты у него спрашивай.

Я замолчал; все было так загадочно.

— Как она теперь? — спросила Мэри-Энн. — Не видала ее с той поры, как замуж она вышла. И до того еще, узнавши, что она выделывает в «Железнодорожном гербе», ни разу с ней я слова не сказала.

— На вид у нее все в порядке.

— Ну, так спроси, помнит ли меня, и глянь, что она скажет.

Я твердо решил наутро ехать с Дрифилдами, хоть понимал — спрашиваться у дяди нет смысла. Если он, узнав, что я ездил, поднимет шум, уже ничего не вернешь, а если Тед Дрифилд спросит меня насчет дядиного разрешения, то я приготовился сказать, будто получил таковое. Но обманывать никого не пришлось. Днем, в прилив, я отправился на пляж искупаться, а дядя, которому нужно было в город по делу, прошел часть пути со мной. Как раз когда мы проходили мимо «Медведя с ключом», оттуда вышел Тед Дрифилд, увидел нас и прямо подошел к дяде, поражая меня своим хладнокровием.

— Добрый день, викарий. Не знаю, помните ли вы меня. Мальчишкой я пел на клиросе. Я — Тед Дрифилд. Мой батюшка был управляющим у мисс Вулф.

Дядя, вообще весьма пугливый, растерялся.

— Ах да, здравствуйте. Мне было печально узнать, что ваш отец умер.

— Мы тут подружились с вашим юным племянником. Не знаю, отпустите ли вы его завтра со мной на прогулку. Ему скучно кататься в одиночку, а я собираюсь сделать оттиски с медных плит в фернской церкви.

— Очень любезно с вашей стороны, но…

Дядя уже готов был ответить отказом, но Дрифилд упредил его.

— Я присмотрю, чтобы с ним ничего не случилось. Он, наверно, тоже захочет скопировать. Ему будет интересно. Я дам ему бумаги и вощанки, никаких трат не понадобится.

Дядя не умел мыслить последовательно, а перспектива того, что Тед Дрифилд станет оплачивать за меня бумагу и вощанку, крайне его возмутила, и он совсем забыл о намерении вовсе запретить мне эту поездку.

— Он вполне может сам купить и бумагу и вощанку, — сказал он. — У него предостаточно карманных денег, и уж пусть лучше тратит их так, а не на сласти, от которых один вред.

— Тогда пускай сходит к Хейворду в писчебумажную лавку и спросит той же бумаги, какую беру я, и вощанки, они знают.

— Ну, я пошел, — сказал я и, дабы предупредить перемену в мыслях дяди, заспешил через улицу.

Дрифилды возились со мной разве только из доброты сердечной. Скучный парнишка, не очень разговорчивый, если я и был любопытен Теду Дрифилду, так лишь потому, наверное, что его забавляла моя чопорность. По моим понятиям, я снисходил до общения с сыном управляющего мисс Вулф, бумагомарателем (как называл его мой дядя), и когда высокомерно попросил почитать какую-нибудь его книгу, а Дрифилд сказал, что мне будет неинтересно, я поймал его на слове и не настаивал. Однажды дозволив поездку с Дрифилдами, дядя больше не возражал против моих встреч с ними. Иногда мы катались на яхте, иногда отправлялись в какое-нибудь живописное место, где Дрифилд рисовал акварели. То ли климат Англии был в те времена лучше, то ли это иллюзия молодости, но мне помнится, все лето солнечные дни сменяли друг друга непрерывной чередой. Меня на удивление расположил к себе этот край, холмистый, плодородный, уютный. Мы отправлялись в поля, заходили в церкви, делая оттиски барельефов — рыцарей в доспехах и дам в фижмах. Заразясь от Теда Дрифилда, я с увлечением отдавался этому нехитрому занятию, результаты же трудов с гордостью показывал дяде, а тот, по-моему, судил так, что мне, раз я нахожусь в церкви, особого вреда не будет, с кем туда ни ходи. Миссис Дрифилд, пока мы работали, оставалась в церковном дворе, не читала, не вышивала, просто слонялась окрест; видимо, она могла бездельничать неопределенно долгое время, отнюдь не поддаваясь скуке. Порой я выходил посидеть с ней на траве. Мы болтали о школе, о моих приятелях и учителях, о жителях Блэкстебла и вообще просто так. Мне льстило, что она зовет меня мистер Эшенден. Так ко мне, кажется, никто еще не обращался, и благодаря этому я почувствовал себя взрослым. Мне крайне не нравилось, когда меня называли мастер Вилли. На мой взгляд, такое обращение могло любого выставить на посмешище. Мои имя и фамилия мне вовсе не нравились, и я проводил немало времени, изобретая другие, более подходящие. Предпочтение я отдавал Родрику Равенсворту, покрывая такой подписью с лихими росчерками не один лист бумаги. Не было у меня возражений и против Людвика Монтгомери.