Джейн Остен - Любовь и дружба и другие произведения

Как счастлива должна быть ваша сестра: она может наслаждаться вашим обществом в своем доме, и как счастливы должны быть все жители Лондона оттого, что вы пребываете там. Надеюсь, вы будете столь любезны, что скоро напишете мне снова: никогда я не читала писем прекраснее ваших. Драгоценнейший Масгроу, я искренне и преданно ваша на веки веков.

Генриетта Халтон

Надеюсь, мой ответ понравится мистеру Масгроу; пусть он и не идет ни в какое сравнение с его письмом — это лучшее, что мне удалось сочинить. Я давно слышала, что мистер Масгроу — мастер любовной переписки. Как ты знаешь, я впервые увидела его в доме леди Скадэмор. Позже ее милость спросила меня, как мне понравился ее кузен.

— Я нахожу его очень красивым, — призналась я.

— Рада это слышать, — сказала леди Скадэмор, — ведь он без ума от вас.

— Помилуйте, — смутилась я, — вы, верно, насмехаетесь надо мной!

— О нет — это чистая правда. Уверяю, он влюбился в вас с первого взгляда.

— Ах, если бы это было так! — вздохнула я. — Ибо это единственный вид любви, который я ценю. В любви с первого взгляда есть что-то исключительное.

— В таком случае позвольте поздравить вас с победой, — отвечала леди Скадэмор, — и победа эта кажется мне совершенной и окончательной; вы можете ею гордиться, ибо мой кузен — очаровательный молодой человек, успевший повидать мир и к тому же пишущий самые лучшие любовные письма, какие мне когда-либо доводилось читать.

Какое счастье! О, как обрадовалась я своей победе. Однако решила не обнаруживать свои чувства и сказала лишь:

— Это очень мило, леди Скадэмор, но как вам известно, мы, молодые наследницы, не должны увлекаться кавалерами, у которых нет ни гроша за душой.

— Голубушка мисс Халтон, — отвечала ее милость, — я не менее вашего убеждена в этом и смею уверить: никогда бы не стала побуждать вас к женитьбе на ком-то, кто не составил бы вашего счастья. Мистер Масгроу не так уж беден: он владеет поместьем, приносящим несколько сотен в год, и доход от которого возможно значительно увеличить, и великолепным домом, который, впрочем, в настоящий момент не пригоден для жилья.

— Если все так, как вы говорите, — мне нечего возразить, а если ваш кузен и в самом деле образованный молодой человек и к тому же пишет прекрасные любовные письма, я уверена, что нет причин упрекать его за любовь ко мне, хотя, при всем этом, я, возможно, и не выйду за него замуж.

— Вы вовсе не обязаны выходить за него замуж, — согласилась ее милость, — разве только сама любовь склонит вас к этому решению, ибо, полагаю, вы уже неосознанно питаете к нему самые нежные чувства.

— Право, леди Скадэмор, — отвечала я, краснея, — как вы могли подумать такое!

— Да ведь каждый взгляд, каждое слово выдают вас, — возразила она. — Полно, моя дорогая Генриетта, ведь я вам друг, так будьте откровенны со мной. Разве не предпочитаете вы мистера Масгроу всем остальным вашим знакомым?

— О, прошу, не задавайте мне подобных вопросов! — прошептала я, отводя взгляд. — Я не могу отвечать на них.

— Ну-ну, душа моя, вот вы и подтвердили мои догадки. Отчего вы стесняетесь любви к достойному человеку и отказываетесь довериться мне?

— Я не стесняюсь своих чувств, — отвечала я, собрав все свое мужество, — не отказываю вам в доверии и не краснею, признаваясь, что влюблена в вашего кузена мистера Масгроу и что испытываю к нему искреннюю привязанность. Разве зазорно любить красивого мужчину? Будь у него заурядная внешность, у меня, конечно, были бы причины стыдиться моей страсти, которая была бы предосудительной, поскольку предмет ее мог быть сочтен недостойным. Но с таким лицом и фигурой и такими прекрасными волосами, как у вашего кузена, — отчего мне краснеть, признавая, что столь явные достоинства произвели на меня впечатление?

— Милая моя девочка, — сказала леди Скадэмор, ласково меня обнимая, — как тонко вы судите о подобных вещах и как не по годам проницательны. О! Как восхищает меня такое благородство чувств!

— Ах, сударыня, вы слишком добры ко мне! Но скажите, леди Скадэмор, неужели ваш кузен сам признался вам в своих чувствах ко мне? Это еще больше возвышает его в моих глазах, ведь у настоящего влюбленного обязательно должен быть наперсник, которому он поверяет свои тайны.

— Голубушка, — отвечала ее милость, — вы просто рождены друг для друга. Каждое произнесенное вами слово все больше убеждает меня в том, что вашими душами управляют незримые силы взаимной симпатии, ибо ваши суждения и чувства удивительным образом совпадают. О, у вас даже схожий цвет волос! Да, моя дорогая, бедный безутешный Масгроу поведал мне историю своей любви. Я не удивилась — у меня было предчувствие, что он обязательно полюбит вас.

— Но как он открыл это вам?

— Это произошло после ужина. Мы сидели вместе у огня, болтая о пустяках, хотя, признаюсь, говорила в основном я, а мистер Масгроу, наоборот, был задумчив и молчалив.

Вдруг он перебил меня на середине рассказа, воскликнув с большим чувством:

— Да, я влюблен, теперь мне ясно, что Генриетта Халтон погубила меня.

— О, как мило выражает он свои чувства! — воскликнула я. — Получилось чудесное двустишье! Жаль только, что без рифмы.

— Очень рада, что вам понравилось, — отвечала леди Скадэмор. — И верно, сказано со вкусом. «Так вы влюблены в нее, кузен? — переспросила я. — Ах, какая жалость: ведь какими бы исключительными достоинствами вы ни обладали, владея поместьем, доходы от которого могут быть приумножены, и великолепным домом, пусть в настоящее время и не вполне пригодном для жилья, но все же — кто осмелится рассчитывать на взаимность обожаемой Генриетты, которой делал предложение сам полковник и за здоровье которой поднимал тост баронет?»

— Это уже в прошлом! — вырвалось у меня.

Леди Скадэмор продолжала:

— «Ах, дорогая кузина, — вздохнул он, — я прекрасно сознаю, сколь ничтожны мои шансы завоевать сердце той, которую обожают тысячи, и вам нет нужды напоминать мне об этом. Но ни вы, ни сама прекрасная Генриетта не можете отказать мне в исключительном наслаждении умереть за ту, кого я люблю, или пасть жертвой ее очарования. А когда я умру…»

— О, леди Скадэмор, — прошептала я, утирая слезы, — как можно, чтобы такой милый человек говорил о смерти!

— Да, весьма волнующая сцена, — признала леди Скадэмор. — «А когда я умру, — продолжал он, — пусть меня отнесут и положат к ее ногам, и, возможно, она не сочтет для себя унизительным пролить слезу над моими бедными останками».

— Дорогая леди Скадэмор, ни слова больше! Я не перенесу этого!

— О! Какое у вас нежное и чувствительное сердце! Ни за какие блага на свете не посмела бы я нанести ему слишком глубокую рану, а по сему — умолкаю.