Чарльз Диккенс - Жизнь и приключения Мартина Чезлвита

Джентльмену с чувствительностью мистера Пекснифа такое зрелище представлялось весьма печальным. Он не мог не предвидеть возможности, что его уважаемый родственник станет жертвой интриганов, а все его богатства попадут в недостойные руки. Ему это было до такой степени прискорбно, что он решил закрепить будущее наследство за собой, держать недостойных претендентов на почтительном расстоянии и не подпускать к старику никого, оставив его, так сказать, для собственного употребления. Понемножку он стал нащупывать, есть ли какая-нибудь возможность сделать мистера Чезлвита своим послушным орудием, и, обнаружив, что такая возможность имеется и что его ловкие руки действительно могут лепить из старика все что угодно, он — добрая душа! — поставил себе целью упрочить свою власть над ним; а так как каждая небольшая проверка по этой части сопровождалась успехом превыше ожиданий, то мистеру Пекснифу начинало уже казаться, что денежки старика Мартина позвякивают в его собственных добродетельных карманах.

Но всякий раз, как мистер Пексниф размышлял об этом предмете (а размышлял он, по своему усердию, довольно часто) и вспоминал, умиляясь сердцем, о том стечении обстоятельств, которое выдало старика ему в руки и привело к посрамлению порока и торжеству добродетели, он всегда чувствовал, что Мэри Грейм стоит ему поперек дороги. Что бы ни говорил старик, мистер Пексниф отлично видел, как сильно он к ней привязан. Он видел, что это чувство проявляется в тысяче пустяков, что старик не любит отпускать от себя Мэри и беспокоится, если она уходит надолго. Чтобы он действительно дал клятву не оставлять ей ничего по завещанию, в этом мистер Пексниф сильно сомневался. Даже если он и дал такую клятву, мистеру Пекснифу было известно, что много существует путей обойти это обстоятельство и успокоить свою совесть. Что непристроенность Мэри лежала тяжким бременем на душе старого Чезлвита, он тоже знал, ибо тот, не скрываясь, говорил ему об этом. „А что, если б я на ней женился, — загадывал мистер Пексниф, — если бы, — повторял он, ероша волосы и поглядывая на свой бюст работы Спокера, — если бы, уверившись наперед, что он это одобряет, — ведь бедняга совсем выжил из ума, — я бы взял да и женился на ней!“

Мистер Пексниф весьма живо чувствовал красоту, особенно в женщинах. Его манера обращаться с прекрасным полом была замечательна своей вкрадчивостью. В другой главе этого романа рассказано, как он по малейшему поводу норовил обнять миссис Тоджерс; такая уж была у него привычка, она, конечно, составляла одну из сторон его мягкого и деликатного характера. Еще до того, как мысль о супружестве зародилась в его уме, он стал оказывать Мэри маленькие знаки платонического внимания. Их принимали с негодованием, но это его не смущало. Правда, едва только эта мысль укрепилась в нем, знаки внимания стали слишком пылкими, чтобы ускользнуть от зорких глаз Чарити, которая сразу разгадала замысел своего папаши, однако он и раньше не оставался равнодушен к очарованию Мэри. Так Выгода и Склонность, впрягшись парой в колесницу мистера Пекснифа, влекли его к намеченной цели.

Никто не мог заподозрить мистера Пекснифа в том, что он намерен отомстить молодому Мартину за его дерзкие слова при расставанье или отнять у него всякую надежду на примирение с дедом, ибо для этого мистер Пексниф был слишком мягок и незлопамятен. Что касается возможного отказа со стороны Мэри, мистер Пексниф, зная ее положение, был вполне уверен, что ей не устоять, если они с мистером Чезлвитом примутся за нее вдвоем. Что же касается того, чтобы справиться наперед с ее сердечными склонностями, то в моральном кодексе мистера Пекснифа такой статьи вообще не значилось, ибо ему было известно, что он прекрасный человек и может осчастливить любую девушку. И так как теперь благодаря Чарити лед между отцом и дочерью был сломан и никаких тайн друг от друга у них больше не было, мистеру Пекснифу оставалось только добиваться своей цели, пустив в ход всю свою ловкость и хитрые приемы.

— Ну, дорогой мой сэр, — сказал мистер Пексниф, встретившись с Мартином в той аллее, которую старик облюбовал для своих прогулок, — как чувствует себя мой дорогой друг в это восхитительное утро? — Вы это про меня? — спросил мистер Чезлвит. — Ага! — заметил мистер Пексниф. — Нынче он опять плохо слышит, я вижу. Про кого же другого, дорогой мой сэр? — Вы могли спросить про Мэри, — сказал старик.

— Да, действительно. Совершенно верно. Надеюсь, я мог бы спросить о ней, как о самом дорогом друге? — заметил мистер Пексниф.

— Надеюсь, что так, — отвечал старый Мартин. — Я думаю, она этого заслуживает.

— Думаете! — воскликнул Пексниф. — Думаете, мистер Чезлвит!

— Вы что-то говорите, — ответил Мартин, — но я не разбираю слов. Нельзя ли погромче!

— Становится глух, как пень, — сказал Пексниф. — Я говорил, мой дорогой сэр, что боюсь, как бы мне не пришлось расстаться с Черри.

— А что она такого сделала? — спросил старик.

— Спрашивает какие-то глупости, — пробормотал мистер Пексниф. — Совсем нынче впал в детство. — После чего он деликатно проревел: — Она ничего решительно не сделала, мой дорогой друг!

— Так зачем же вам с ней расставаться? — спросил Мартин.

— Здоровье у нее стало уже не то, совсем не то, — сказал мистер Пексниф. — Она скучает по сестре, мой дорогой сэр; ведь они с колыбели обожают друг друга. Вот я и хочу, чтобы она погостила в Лондоне для перемены обстановки. И подольше погостила, сэр, если ей захочется.

— Вы совершенно правы! — воскликнул Мартин. — Это весьма благоразумно.

— Я очень рад это слышать от вас. Надеюсь, вы составите мне компанию в нашем глухом углу, когда она уедет?

— Я пока не намерен уезжать отсюда, — был ответ Мартина.

— Тогда почему бы, — сказал мистер Пексниф, беря старика под руку и медленно прохаживаясь по аллее имеете с ним, — почему бы, мой дорогой сэр, вам не погостить у меня? Как ни скромна моя хижина, я уверен, что у меня вам будет гораздо удобнее, чем в сельской харчевне. И, простите меня, мистер Чезлвит, простите, если я скажу, что такое место, как „Дракон“, едва ли годится для мисс Грейм, хотя оно и пользуется доброй славой (миссис Льюпин одна из достойнейших женщин в наших местах).

Мартин раздумывал с минуту, а потом сказал, пожав ему руку:

— Да. Вы совершенно правы, не годится.

— Один вид кеглей, — красноречиво продолжал мистер Пексниф, — может подействовать неблагоприятно на чувствительную душу.

— Это, разумеется, забава черни, — сказал старый Мартин.

— Самой низкой черни, — отвечал мистер Пексниф. — Так почему же не перевезти мисс Грейм сюда, сэр? Чем это не дом для вас? И я в нем один, потому что Томаса Пинча я не считаю за человека. Наш прелестный друг займет спальню моей дочери, вы сами выберете для себя комнату; мы с вами не поссоримся, надеюсь!