Хаим Граде - Мамины субботы

Соседи отворачиваются от хозяина, и он стоит, как проповедник, от которого ушли слушатели. Он сердито оглядывается и видит, что мама прислушивается к его проповеди с набожным лицом. Но вместо того, чтобы ощутить удовольствие, он сердится еще больше. Ведь ее сын — воплощение распущенности, еще хуже тех парней, которые подстригают пейсы и бросают жребий, кому вести молитву.

Мама идет домой. Она должна позаботиться о многом. Прежде всего, она хочет знать, как там невеста ее сына после тяжелой ночи, которую ей пришлось пережить. Во-вторых, надо приготовить детям завтрак. Потом надо разложить зелень по корзинкам так, чтобы товар не завял, простояв целый жаркий день. В воротах она сегодня сидеть не будет. После похорон важные дамы, наверное, разойдутся. Ей надо приготовить для Лизы бублик и яйца, первую траурную трапезу, и проследить за тем, чтобы Лиза не сидела одна в пустой квартире.

Мама открывает дверь и говорит в комнату:

— Воды.

Я подаю ей через порог кружку с водой, она омывает руки, не вытирает их и строго говорит мне:

— Проводи нашего соседа хотя бы до Зареченского моста.

Приехавший в Вильну еврей просит, чтобы его называли «майсегольским [107] Майсегол (современное литовское название — Майшягала) — местечко, расположенное к северо-западу от Вильнюса, на дороге, ведущей в Паневежис. проповедником». По его жалкому виду — маленький, тощий, хромой и почти безбородый — можно подумать, что он скорее синагогальный служка, чем проповедник, но милостыню он берет солидную, как подобает проповеднику. Когда в понедельник и четверг после чтения Торы он поднимается на биму и начинает проповедь, сбившиеся с ног, торопящиеся евреи окружают его с криком:

— В великую субботу [108] Великой субботой (шабес агодл) называется суббота, предшествующая Песаху ( ашкеназск. Пейсаху). В этот день принято читать в синагоге обстоятельную проповедь, посвященную законам Песаха. будете витийствовать, а сейчас времени нет.

— Хотите получить милостыню? Тогда закругляйтесь. Возьмите пару грошей и дайте закончить молитву.

Майсегольского проповедника не волнует то, что он не закончил свою проповедь, лишь бы он успел сказать главное: что на милостыне стоит мир. Он ходит среди молящихся, собирает деньги, а потом, прихрамывая, покидает Синагогу Семи вызванных к чтению Торы и идет в миньян, собирающийся в прихожей. Оттуда он направляется в Синагогу могильщиков, а потом еще куда-то. Слава Богу, в Вильне нет нехватки в еврейских молельнях. Только успевай по ним ходить.

Так проходит время до полудня. После минхи [109] Минха — послеполуденная (предвечерняя) молитва. хромой майсегольский проповедник начинает бегать по бедняцким задним дворам и прямиком попадает в квартиры, где лежат покойники, желтые и тощие, как трава, растущая на кривых крышах их домишек. Майсегольский проповедник читает надгробные речи по портняжкам, сапожникам и даже носильщикам. Он появляется как раз вовремя, когда пора отправляться на кладбище и вся семья, рыдая, окружает усопшего. Проповедник проталкивается к изголовью покойника и без приглашения начинает надгробную речь: «Ой, господа, господа…» Он находит слова похвалы для каждого. А если не находит, то просто говорит, что усопший был бедняком и пусть эта заслуга будет зачтена ему на том свете, и дай нам Бог дожить до тех пор, когда придет Мессия и навеки победит смерть, аминь.

Скорбящие сопровождают его речь плачем и криками, летящими к самому сердцу небес. Здесь ему не затыкают рот, как в синагоге, напротив, здесь хотят, чтобы он говорил еще и еще, вызывая слезы. Его, уважаемого ребе, просят, чтобы он велел усопшему помнить свою жену и детей, и выхлопотал у горнего суда послабление, чтобы семье покойного больше не приходилось умирать с голоду.

Скорбящие вытряхивают содержимое своих карманов и с готовностью отдают проповеднику последнее. Посторонние тоже собирают деньги в пользу ребе. Его провожают (он уже торопится к другому покойнику) и клянут раввинов на чем свет стоит.

— У богача они, эти раввины, все собираются, а на похоронах бедняка их не увидишь…

На похороны гусятника майсегольский проповедник тоже приходит в нужное время. Растрепанный, запыхавшийся, он, хромая, входит во двор — и останавливается в смятении и испуге: вместо того, чтобы гостеприимно принять его, соседи загораживают ему путь:

— Куда вы бежите? Надгробной речи не будет.

— Нет такого еврея, который не был бы полон добрых дел, как гранат зерен, — отвечает им майсегольский проповедник и протягивает руку — если его не пускают к мертвецу, он готов взять милостыню просто так.

— Не порвите свою шубу, — успокаивают его люди, и рука проповедника наполняется монетами, — вон талес гусятника. Куплен тридцать лет назад, а все еще как новенький [110] То есть покойный не слишком часто молился. .

Майсегольский проповедник смотрит, не задевает ли размер полученной суммы его честь, и остается доволен. Но он не хочет, чтобы думали, будто ему абсолютно все равно, носит еврей арбоканфес или нет. Поэтому он раскачивается, как в молитве, и произносит с напевом поучительную проповедь субботы покаяния [111] Шабат тшува ( др.-евр. ) — суббота, выпадающая на Дни трепета между Новолетием ( ашкеназск. Рош а-Шона) и Судным Днем ( ашкеназск. Йом-Кипер). :

— Келмский проповедник [112] Келм (современное литовское название — Келме) — местечко в окрестностях Шяуляя. Келмским проповедником называли реб Мойше-Ицхока (1828–1900). , да защитят нас его заслуги, был однажды в одном местечке. Его пришли слушать мужчины, женщины и дети, все местечко от мала до велика. Люди карабкались на стены, чтобы видеть его. Келмский проповедник встал у священного кивота и сказал так: «Ой, господа, господа, намедни я вошел в дом и нашел его совершенно пустым, никого там не было. Выхожу я из одной комнаты, прохожу другую, попадаю в третью и вижу: на столе лежит талес и плачет. Спрашиваю я у него, господа: „Ой, талес, талес, отчего ты плачешь?“ А он мне отвечает: „Как же мне не плакать? Мой хозяин уехал на ярмарку, взял с собой свою жену, взял с собой своих детей, чтобы они помогали ему зарабатывать деньги, и товары для продажи, и разную посуду, чтобы готовить всякие блюда, но меня, свой талес, взять с собой забыл“. Сказал я талесу, ой, господа, господа: „Талес, талес, не плачь. Придет время, когда твой хозяин отправится в другой путь. Не на ярмарку он поедет, а туда, где надо отчитываться за все ярмарки, он поедет. И туда ничего он с собой взять не сможет, ни товаров для продажи, ни золотой посуды, ни серебряной посуды, даже своих домашних он не сможет взять с собой, а возьмет он только тебя, талес, тебя одного“» [113] В талит ( ашкеназск. талес) заворачивают умерших. .