Хаим Граде - Мамины субботы

Эта картина врезалась мне в мозг, она горела у меня перед глазами, и стоило мне; опустить голову, как я слышал удары в мамины ворота и видел ее стоящей посреди двора.

Однажды раскаленным от жары летним днем я занял очередь за пивом в сталинабадском городском Парке культуры и отдыха. Передо мной стояли вернувшиеся с фронтов инвалиды, брали по десять пол-литровых кружек на брата и мучились, вливая в себя еще и еще. Рядом с одноруким калекой стояла однорукая женщина с опухшим лицом и все время гладила его по пустому рукаву. Именно по пустому рукаву, а не по голове или оставшейся руке.

— Пойдем, миленький, пойдем домой, — упрашивала она его с хриплым смехом, рассыпавшимся, как тряпье на ее грязном отощавшем теле.

— Еще три кружки. — Он продолжал вливать в себя прозрачное светло-желтое пиво. — Я не уйду, пока не напьюсь. Тогда мне будет хорошо, очень хорошо. — Калека рвал рубаху на теле и глубоко вздыхал, словно сухой и горячий пыльный воздух помогал ему опьянеть.

— Пойдем, пойдем, хватит. — Она принялась тянуть его за пустой рукав, который до этого так нежно гладила. Инвалид рассвирепел и стал бить ее по опухшему лицу кулаком.

— Что ты прилипла, как банный лист? Ты мне не жена, моя жена теперь под немцами. А ты просто липучка, блядь.

— Бей меня, только пойдем. — Она тянула его все сильнее. Калека был уже пьян, поэтому он покачнулся и упал. Женщина бросилась его поднимать, а он отталкивал ее и снова бил, но она не отступала, била его в ответ, целовала и волочила по земле.

Когда очередь дошла до меня, я выпил пол-литровую кружку и сплюнул. Пиво было жидким и теплым. И все-таки я выпил еще две пол-литровые кружки и отправился отдыхать на скамейку в тени. Через пару минут ко мне подошел Миша Тройман, беженец из Лодзи.

Тройман, портной по специальности, работает в швейной мастерской НКВД. К самому НКВД он не имеет отношения, но, поскольку он хороший ремесленник, ему доверяют шить для начальства. Миша низенький, трогательный, с высоким выпуклым лбом, белым, благородно очерченным носом и гладким, как у фарфоровой куклы, лицом. Несмотря на это нрав у него горячий. Говорит он резко и колоритно, пересыпая речь лодзинскими словечками. Его жена и ребенок остались в Лодзи. В Сталинабаде живут жена и ребенок его брата, и Миша должен их содержать, потому что брат сидит в тюрьме. Миша постоянно жалуется, что его заработков на содержание семьи брата не хватает.

Вот и на этот раз, подойдя ко мне, он заводит речь о брате, который считался в России своим. Когда в Сталинабаде создавали армию из ссыльных поляков и не брали в нее польских евреев с советскими паспортами, державшийся левых убеждений брат Миши Троймана с целой толпой беженцев пришел в сталинабадский горисполком и устроил там итальянскую, то есть сидячую, забастовку. Забастовщики требовали, чтобы у них забрали советские паспорта и отдали польские, тогда они пойдут в польскую армию. Брат Миши Троймана кричал, что он хочет вернуться в Польшу, чтобы помогать вводить там советские порядки. В итоге его левого братца посадили, и теперь Миша на свой заработок вынужден содержать себя самого, жену и ребенка брата, да еще отправлять посылки в тюрьму. Но получать он получает не больше четырех сотен в месяц, а воровать в мастерской боится, потому что за это ему играючи могут дать пять лет. Хорошенькое будет дело, если война закончится, а он не сможет вернуться в Лодзь к своей семье, потому что будет сидеть в советском лагере за кражу.

Поскольку я смотрю на Троймана молчаливо и мрачно, он понимает, чт о я обо всем этом думаю. Он говорит еще резче, с еще большим пылом: он уверен, что немец относится ко всем по-разному. В самом незавидном положении евреи старых советских областей, Киева и Минска. Их оккупанты не пожалуют. Евреев новых советских областей, например Белостока [171] Осенью 1939 года в соответствии с соглашением Молотова — Риббентропа польский Белосток был передан оккупировавшими его немцами Советскому Союзу и стал центром Белостокской области в составе Белорусской ССР. Летом 1944 года Белосток и окрестности были возвращены Польше. и Львова, разделят на тех, что за Советы, и тех, что против них. А евреям Варшавы и районов Польши, где русских никогда и не было, ничего не грозит. Лодзинцам вообще бояться нечего, потому что в Лодзи много фольксдойче [172] Этнические немцы ( нем. ). , которые долгие годы были друзьями и добрыми соседями евреев.

— Тройман — это ваша настоящая фамилия? — спрашиваю я его. — Вам очень подходит фамилия Тройман [173] Мечтатель ( идиш ). .

— Вы ошибаетесь, я не мечтатель. — Он начинает сыпать словами так, что кажется, будто по мостовой одновременно стучат десять пар колес. — Мечтатель — это мой брат, которому взбрела в голову мысль устроить в Советском Союзе забастовку.

Некоторое время Тройман сидит, уйдя в себя и морща высокий выпуклый лоб, а потом вдруг вскакивает. Он зовет меня к таджикам пить вино и есть шашлык. Есть одно место в одном подвальчике, где делают хороший шашлык из конины. Я отказываюсь. Тройман снова морщит лоб, хочет что-то сказать и молчит, наконец смущенно признается:

— Мне нужна женщина.

— Да ну?

— Конечно, в Сталинабаде нет нехватки в шиксах [174] Т. е нееврейках ( идиш ). , да и я не праведник, — снова оживленно тараторит он, — но я не имею в виду женщин, которых можно купить за клубок ниток. Мне нужна подруга. И у меня есть одна знакомая, интеллигентная, красивая, но совесть против. Я думаю о том дне, когда придется вернуться домой, в Лодзь, и посмотреть в глаза жене. Она там за жизнь борется, а я тут наслаждаюсь.

В парке начинается драка между пьяными инвалидами. Поскольку они не могут драться как следует, руками и ногами, они бьются еще ожесточеннее деревянными костылями. Чем больше искалечен драчун, тем яростнее он сражается, хрипя, как дикий зверь. Одноногий опирается на один костыль, а вторым пытается врезать по голове инвалиду, у которого ног нет совсем. Но безногий уселся на землю и машет своей палкой, чтобы не подпустить к себе врага. Одноногий видит, что ему не подойти, и швыряет костыль в лицо противнику. Сидящий на земле ловко хватает летящий снаряд и отправляет его обратно. Костыль попадает одноногому прямо в живот, и от страшного удара калека падает. Двое инвалидов без правой руки держат друг друга за левую руку, чтобы не дать сопернику схватить себя за горло, и бодаются: бьют головой в нос, в зубы, в подбородок врага, пока обоих не заливает кровь. В шаге от них свились в клубок одноногие и однорукие, они прыгают, как черти, царапают друг другу лица, их костыли скрещиваются, стучат и наконец ломаются.

— Настоящий Парк культуры и отдыха, — смеется Миша.