Иво Андрич - Собрание сочинений. Т.2. Повести, рассказы, эссе. Барышня.

В тот жаркий сентябрьский день, выслушав окончательный приговор своему рассказу, я шел по Бистрику [38]разочарованный и глубоко несчастный. В голове — хаос, в душе — пустота, в пересохшем горле — с трудом сдерживаемое рыдание, и впереди — жизнь без красоты и света, который было меня ненадолго озарил. Я поторопился сжечь зеленую тетрадку с рассказом как свой позор.

Но прошло и это. Раны, которые жизнь наносит нам в юности, сильно болят, но и быстро заживают. Я тоже позабыл свое первое, вероятно, самое большое литературное разочарование. Уже следующей осенью мне попались новые книги и другие сочинения М. Горького. Я навсегда излечился от безумной мысли писать точно такие же рассказы, какие пишет Горький. А в море иного, тяжелого, внешнего и внутреннего опыта потонула и самая память о моем юношеском рассказе, который так жестоко провалился на первом же экзамене.

Наша делегация деятелей культуры, в которую входили представители всех югославских народов, провела пять недель в Советском Союзе, знакомясь с культурной жизнью этой братской страны, укрепляя и углубляя уже существующее сотрудничество между нашими обществами дружбы и ВОКСом. Я надеюсь и верю, что нам удалось достигнуть цели и что это скажется и в работе нашего общества. Во всяком случае, эта поездка обогатила нас во всех отношениях и стала для нас подлинным событием.

Отправляясь в путь, мы следовали нашим давним добрым традициям. Вот так же протоиерей Матия Ненадович сто сорок лет назад выехал в Россию из Сербии с целью «Сербию с Россией познакомить», так и Негош ехал по этой дороге из Черногории, так же двигались деятели культуры из Хорватии от Рачкого и Ягича до Цесарца и Крлежи [39]. Однако, следуя давним добрым традициям, мы ехали по новым дорогам, которые показывает человечеству современная Советская Россия в своем стремительном победоносном развитии за последние три десятилетия.

Прежде всего я должен сказать, что представителей нашей культуры в Советском Союзе принимали по-братски искрение и тепло. Повсюду нас встречали, как родные встречают родных. Ни на миг ни кто из нас не чувствовал себя иностранцем. В том большом мире, что называется Советским Союзом, имена Югославии и маршала Тито популярны и известны очень многим и произносятся всегда с глубокой симпатией и сердечностью. Широкие массы людей знают о борьбе наших народов за освобождение, о мужестве югославских партизан, а также о сегодняшних стремлениях и усилиях народного государства ФНРЮ.

Деятели советской культуры стремятся поближе познакомиться с прошлым наших народов, с их нынешними художественными и научными достижениями. Со своей стороны, как я уже говорил, мы привезли из этой поездки драгоценный опыт, познакомившись с культурной жизнью советских народов. У нас были и будут в дальнейшем возможности подробнее рассказать об этом нашем опыте и устно и письменно. Сегодня мне хотелось бы поделиться лишь своими впечатлениями о недолгом пребывании в Сталинграде. Я знаю, что многим из вас история битвы под Сталинградом известна лучше, чем мне, и что об этом существует целая литература, но сейчас речь пойдет только о впечатлениях писателя, который считает долгом поделиться своими впечатлениями в той мере, в какой их вообще можно выразить словами и передать другим.

Подлетая на самолете с юга, вы некоторое время плывете над настоящей пустыней, на поверхности которой черная низкорослая трава борется с песчаными отмелями, белыми, как высохшие соляные озера. Однако постепенно песчаные острова встречаются реже и реже, растительность становится гуще, выше и приобретает чуть приметный зеленоватый оттенок. И вдруг вы замечаете темно-красную тропинку, петляющую по зарослям. Радостью вспыхивает ваш взгляд, радостно становится на душе. Тропы, проложенные людьми, петляя, выступают перед вами, точно буквы общечеловеческого алфавита, от которого после неразборчивых и непонятных узоров холодной и неприятной пустыни у вас теплеет на душе. Постепенно мелкое и пестрое письмо тропинок и троп превращается в проселки, затем в шоссе, а однообразие равнины разбивается огромной излучиной Волги. И вот вы смотрите на Волгу, знакомую вам по рассказам и стихам. Это не просто река, это стихия, но спокойная, хотя и могучая стихия. Расходятся и пропадают из виду ее рукава, точно родственники, и дальше текут сами по себе, отдельными реками, как бы не ведая друг о друге. И вам сразу становится ясно, что здесь непригодны обыкновенные мерки, что здесь все шире и интенсивнее, глубже и выше: и жизнь, и смерть, и созидание, и страдание. Или, как сказал в свое время поэт: Россию аршином не измерить! [40]

С высоты тысяча метров, на которой мы сейчас летим, земля под нами кажется совершенно плоской и однообразной. Различаются лишь вспаханные поля, четырехугольные, продолговатые, вонзающиеся в серую степь огромными клиньями одинакового бурого цвета, хотя и разных оттенков. Весенняя вспашка еще свежа, она темная, почти черная, но уже проглянули озимые, и кажется, будто поле озарено тончайшим зеленоватым светом. Мы опускаемся ниже и отчетливо видим, как вдоль пустынного до тех пор волжского берега появляются редкие, разбросанные поселки. И в то же время возникают вырезанные в серовато-зеленой целине траншеи, земляные брустверы артиллерийских укрытий, а затем, подобно мелким, начинающим зарастать царапинам, многочисленные брустверы одиночных стрелковых окопов.

Это Сталинград. Город, чье имя стало символом минувшей войны против фашизма. Предместья его тянутся одной линией, вдоль самой Волги, на десятки километров, потом расширяются на возвышенных склонах, превращаясь в застроенный центр города, чтобы вскоре снова продолжиться по речному берегу еще на десятки километров, в основном занятых заводами и рабочими поселками.

Лоскутом белого полотна в просторной степи показалась бетонная дорожка аэродрома, и вот мы уже совсем близко к земле

Но лишь ступив собственными ногами на землю, вы почувствуете бескрайность этого предела, физически ощутите силу пространства, на котором шаги ваши подобны суете муравьев.

Приезжая куда-нибудь впервые, я всегда по давней привычке хочу проверить и опробовать землю, на которую я ступил, не только взглядом и носком ботинка, но раскрошить ее в пальцах, потому что так начинается знакомство со всем, что живет и существует на нашей планете. Почва в Сталинграде жирная, но твердая, словно железная, поросшая жесткой травой и степною полынью, которая мельче нашей, но пахнет значительно сильнее, когда вы разотрете ее в ладонях. И сразу ясно: эта земля легко не дается ни пахарю, ни завоевателю.