Иво Андрич - Собрание сочинений. Т.2. Повести, рассказы, эссе. Барышня.

Проблема, следовательно, заключается в том, чтобы, оставаясь самим собой, быть по отношению к молодым, подрастающим рядом с нами, щедрыми, сердечными и — справедливыми.

Читая или слушая, как кто-нибудь описывает и рассказывает то, что видел своими собственными глазами, я отчетливо убеждаюсь, что правду, подлинную правду, невозможно точно установить и неискаженной передать дальше, другим людям и новым поколениям. Сознание этого постоянно сопутствует мне. И что бы я ни читал или ни слушал, я одновременно с этим мысленно высчитываю отклонение от подлинной правды. Иногда эта разница очень мала, часто — больше, а нередко — огромна.

И все-таки то, о чем мне говорят, я принимаю за правду, за некий новый вид правды, не возражая и не высказывая своего мнения. (Я принимаю это, как принимают ассигнацию — по ее номинальной стоимости.) Я давно убедился, что возражать не стоит, что это ни к чему не приведет, ибо любой разговор тогда лишается смысла и превращается в теоретическую дискуссию о правде. Однако где-то в глубине души накапливаются и собираются все эти различия и отступления, точно сумма долга, которой эта жизнь и все мы вместе с нею обязаны полной правде. И часто возникает мысль, что должно бы быть где-то в течение долгого развития человека какое-то место, где рано или поздно все это будет подсчитано, выявлено и исправлено и где обнаженная и окончательная правда засверкает полным блеском.

Мысль увлекательная.

Но тут же приходит новая, следующая — это наша планета Земля и на ней эта наша земная, несовершенная, но наша правда! И наша человеческая храбрость, и величие, и мудрость заключаются не только в том, что мы исправляем несовершенное и приближаемся к правде, но и в том, что мы живем с нею, неполной и по-человечески несовершенной, пока должны жить и не можем поступить иначе.

И это еще увлекательнее.

Когда мы читаем хороших писателей, перед нами происходят чудеса. Часто в начале какой-нибудь фразы, видя, как вызревает мысль, мы замираем, удивленные и напуганные. И недоверчиво спрашиваем: «Возможно ли это? Неужели то самое, что я чувствую? Неужели та самая мысль, которую мы не однажды улавливали при соприкосновении нашего сознания с окружающим миром, потаенная часть нашей внутренней жизни? Неужто есть еще кто-то, кто видел и ощущал то же?»

А когда, прочитав до конца, мы убеждаемся, что это действительно так, то задумчиво останавливаемся над этой фразой, благодарные и счастливые, ибо нам выпал на долю высший дар, который может доставить чтение: мы почувствовали, что никогда не остаемся одни — ни в самые тяжкие, ни в самые прекрасные мгновения, ни в пору самых горьких недоумений и самых смелых выводов, а связаны с другими людьми многими тайными связями, о которых и не подозреваем, по которые «наш» автор нам открывает.

Когда мы судим о людях, их поступках и характерах, следует иметь в виду, что люди по разным причинам, от них не зависящим, не могут всегда, всюду и обо всем говорить правду. Одни ее не видят, другие видят ее искаженной, что то же самое или еще хуже, а у третьих попросту нет сил на такой подвиг, ибо для таких людей это подвиг, ради совершения которого необходим известный минимум сил, им недоступный. Требовать от таких людей, чтобы они сознательно и откровенно не грешили против правды, чтобы они не обходили ее и не замалчивали, — значит требовать от физически среднеразвитых людей, чтобы они были атлетами.

Многое (чтоб не сказать «все») могут сделать режимы, государственные власти и общественные учреждения в наш век. «Не могут только женщину превратить в мужчину, остальное все могут», — говаривал один из моих друзей. Многое могут, одного лишь никогда никому не удавалось добиться: заставить людей с удовольствием читать писателя, которого они не любят.

Сама по себе склонность к размышлениям приносит небольшую пользу в литературном творчестве. Нужно идти от людей, человеческих лиц и переживаний, а при изображении их все наши мысли найдут свое место, даже и те из них, о которых мы до тех пор не имели представления и которые приходят лишь в работе.

В Народном театре. Дают «Тита Андроника» Шекспира. Английская труппа.

В антракте вся публика внизу в фойе. Спектакль произвел сильное впечатление на зрителей, и разговоры только о нем. Я остался возле раздевалки в первом ярусе и, прислонившись к столу, слушаю тихий разговор двух гардеробщиц. Та, что помоложе, рассказывает пожилой содержание последнего выпуска бульварного романа «Черный гусар». Как князь прогнал дочь за то, что она полюбила человека, не соответствовавшего ее происхождению и общественному положению, и как, и как…

Рассказывает по порядку, как подлинную семейную драму. Серьезно и неторопливо, а ее старшая подруга точно так же слушает.

Стоя спиной к ним, слушаю и я, делая вид, будто углублен в программу. И размышляю о параллельном существовании многих и весьма различных миров.

Писатель N. N. полон любви к человечеству, жаждет общения с людьми и никогда не может в полной мере эту свою жажду удовлетворить, поскольку литературные занятия и высокая чувствительность не позволяют ему особенно углубляться в беседы с людьми и разбираться в их бесконечных и разнообразных делах и заботах. Однако стремление к близости с людьми его никогда не покидает. Ему бы так хотелось, чтобы человечество как-нибудь собралось бы вокруг его письменного стола, чтобы все эти бесчисленные люди без шума и толкотни расселись по местам, чтобы они держались спокойно и пристойно, разговаривали тихо и учтиво о вещах, которые не нарушали бы его покой, или, еще лучше, молча внимали, как он им рассказывает о людях и о своей любви к человеку.

Из того, чего не было и никогда не будет, умелые писатели создают самые прекрасные рассказы о том, что есть.

Редактор одной газеты разослал следующим вопрос что вам более всего хотелось бы знать? Спросил он и меня. Я не ответил, но подумал при этом, что мог бы ответить так: разумеется, я желал бы знать больше и время от времени иметь возможность проверять то, что я предположительно знаю. Однако тут же должен добавить, что в деле, которым я занимаюсь, важно не столько знать, сколько мочь, иметь, хотеть и сметь.

В области искусства ты должен быть подобен моряку на море, нерасторжимо связан с ним, но весьма сдержан в суждениях и предсказаниях. Спросите матроса на корабле, какая завтра будет погода, и вы увидите, как скромно, не стыдясь своего незнания, он отвечает, колеблясь и с большой сдержанностью. И этим ничего не теряет в наших глазах. Наоборот, вы видите, как велико его уважение к стихии, с которой он живет в постоянной борьбе, и что его ответы вдохновлены и этим уважением, и чувством собственного достоинства. Он выражается осторожно и неопределенно, не стараясь быть значительнее и разумнее, чем он есть, чтобы не оказаться мельче и глупее. Этой мудрой скромности и подлинной уверенности следует учиться у моряков.