Сергей Гаврилов - Закон О.М.а

Олеся Макаронова вошла в кафе. Бряцалов бросил взгляд на девушку.

«…некоторые из них в конце концов увозят с собойна родину верных и хозяйственных жён. Другие месяцами живут на съёмных квартирах в центре старого Николаева, знакомясь с широким перечнем предложений на интимном фронте, и уезжают, чтобы вскоре вернуться снова. Украинские девушки (возрастом от восемнадцати до шестидесяти лет) привлекают опытных искателей интимного счастья искренностью отношения к происходящему процессу, открытостью и бескорыстием. Небольшие подарки и традиционные взносы на «лекарства больной сестре или братику» не портят международного положительного имиджа Николаева как города невест…»

Макаронова нашла взглядом пустой столик и пошла к нему.

«…мужчины города ни капли не ревнуют своих соседок и подруг детства. И даже в некоторой степени гордятся такими «природными ресурсами». Свадьбы с иностранными женихами рассматриваются мужской половиной как положительный момент. Некоторые при случае с гордостью вспоминают своих одноклассниц, подруг, любовниц и (да что греха таить!) бывших жён, отбывших за границу. Продолжают с ними дружить в социальных сетях, радуются новым детям и фотографиям. Недавно по инициативе мэра даже был установлен «памятник невесте» на одной из центральных улиц города. Одинокая бронзовая девушка в лёгком платьице на постаменте у ЗАГСа подчёркивает катастрофическую нехватку женихов в Николаеве».

Отлично! - похвалил себя Игорь Бряцалов. - Добавлю немного конкретики и отправлю в «Колокол». Он обернулся и посмотрел на одинокую девушку за соседним столом. Наверное, невеста. Подойти, взять интервью? Нет, не всё сразу, нужно осмыслить тему.

Олеся открыла дерматиновую сумочку, которую ей вместе с платьем одолжила Марина, и вытащиладешёвую косметичку. Господи, скорее бы это кончилось. Достала пудру с маленьким зеркальцем. Вот засада! Рожа красная, как после бани. Сижу здесь, дура, прихорашиваюсь, на проститутку похожа. Хм, почему похожа? А я и есть б...ь. Только брачная. Где же этот пунктуальный пердун? Немцы славятся своей точностью! Как же… Застрял, небось, в своей Варваровке в грязи по колено... Вон уже за соседним столом хмырь пялится. Скоро приставать начнёт. Где этот чёртов жених?

Вытащила сигареты. Тонкие, с ментолом. Положила на стол. Открыла пачку. И тут же закрыла. Курить хотелось меньше всего. С утра на ногах. Зауживали Маринино платье – вот она корова толстая! – затем маникюр-педикюр, два часа у парикмахера. Там – самые нервы. Парикмахер – козёл! Содрал триста гривен. За что, блин? Три волосины на голове. Чесал, чуть последние не выдрал.

На мобильнике - «Белые розы». Она немного подождала и послушала своего любимого Шатунова. Маринка беспокоится.

- Привет. Прикинь: сижу здесь как дура, а его нет.

- Леськ, - голос в трубке задребезжал, - ты только не волнуйся.

- Что такое?

- Оденься быстро и вали.

- Марин, ты чего? Куда это?

- Тебя у входа ждут.

- Кто ждёт? Что случилось?

- Мамаша твоя.

- Бля! Она откуда узнала, что я тут?

- Леся, пойми, так будет лучше…

- Ты, сука, сдала?

- Послушай, не ори!

Несколько человек повернулись в сторону Олеси. Она прикрыла трубку рукой и зашипела:

- Я же специально карточку выбросила. Новыйномер только тебе и в агентство. Чтобы жизнь новую начать…

- Ты бабки украла, которые на похороны старики отложили. Мать тебя бы всё равно нашла. Лучше раньше, пока ещё не все растратила.

- Ну ты и сволочь!

- Она обещала, что скандалить не будет… позорить тебя, всё такое. Выйди к ней, разберись по-хорошему. Иначе она тебя убьёт.

- Спасибо тебе огромное!

- Там это… платье и сумку потом я заберу. Ладно?

- Иди ты в ж…у!

Через окно Олеся разглядела знакомый с детства силуэт. Бли-и-ин! Ну что ж мне так не везёт? Нужно мотать… Девушка собрала вещи, встала и не спеша пошла вдоль барной стойки. Внутренняя дверь ресторана вела в холл гостиницы. Оттуда можно уйти через чёрный ход во двор. Там стоянка и калитка на улицу. Макаронова бывала тут несколько раз, по своим девичьим делам.

Только бы немец сейчас не пришёл… Мамашка за бабки убить может. Три штуки ещё осталось. Где взять остальные? У Маринки? У немца? С ним сначала нужно встретиться. Где, чёрт возьми? Надо мотать отсюда куда угодно, хоть на вокзал, где меня не знают.

В гостиничном холле ждала мать. Охранник нервно косился на неопрятную женщину. Олесе стало по-настоящему страшно. Седловицкая стояла на ногах нетвёрдо, из рукава шёл дым от спрятанной сигареты.

- Ну что, невеста, пойдём, говорить будем.

Леся впала в эмоциональную кому. Она послушно вышла из гостиницы вслед за матерью.

- Поехали в Луч. Деньги на такси есть? Вот и хорошо, - в машине Седловицкая высморкалась в грязный платок. - Сиди, доня, спокойно. Не рыпайся. Убивать не буду.

Всю дорогу промолчали. Мать холодными пальцами сжимала Лесино запястье. Мелькнули последние деревья у обочины, на повороте показался кирпичный дом.

- Спасибо, дорогой, - кивнула таксисту Седловицкая и ещё больнее сжала руку дочери. - Рассчитайся, Олеся.

Вышли из машины, старенький «Opel» скрылся за поворотом.

- Ну, невеста, с возвращеньицем, - мать криво улыбнулась и мужским движением, схватив дочь за волосы, резко опустила её голову на своё поднятое колено.

Била долго и жестоко, как били когда-то её в тюрьме по малолетке. Минимум движений – максимум боли. Плотные колготы девушки пропитались жирной грязью, в левом сапоге хлюпало. Последний удар – и скулящий комок упал на дорогу. В руке Седловицкой остался светлый клок волос.

- Сука… попробуй только рыпнуться мне, – Седловицкая сплюнула на снег. - Иди в хату, помойся. Стой, деньги сюда!

Олеся отлёживалась на диване, в комнате с парализованным дедом. Болели рёбра и шумела голова. За стеной, в бабушкиной части дома, о чём-то громко спорили хриплые голоса. Через боль она поднялась и добрела к умывальнику.

Класс! Разорванное платье, синее лицо, рассечённая бровь. Вернулась с первого свидания. Она осторожно провела распухшим языком по верхней десне, грязными пальцами отогнула непослушную губу. Ни хера себе! Два сломанных зуба. Конченая мамашка… Ладно, отец вернётся – расскажу про её хахалей…

Девушка набрала кастрюлю воды, поставила на плиту. От тёплой ванны немного полегчало. Ушибленные ребра болели. Раздевшись, увидела в зеркалеполную картину: ссадины на спине, ягодицах и груди, синяки на животе и царапины от ногтей на горле.

За стеной пьяные голоса становились всё громче. Прислушалась: ничего внятного. Звуки глушила старая лампачевая перегородка. Олеся поднялась на табурет, достала с верхней полки встроенного шкафа старую форму для пасхальных куличей и приложила жестяную банку к стене.