Сергей Гаврилов - Закон О.М.а

Сквозь пьяный туман Сурок видел, что вернулся Проставнюк. Потом ушёл Краснокутский. Потом они оба уходили. Всё смазалось, раздвоилось. В районе темечка начал больно пульсировать родник. В проёме двери появился силуэт Олеси. Она что-то кричала. Началась какая-то суета. Громкие разговоры. Голоса. Мужские, женский. Очень громко. Потом всё смолкло. В тишине стало хорошо, уютно.

- Вадик! Вадик! Вставай! - Проставнюк с перекошенным лицом теребил его за плечо. – Этот урод её грохнул.

- Кого грохнул? – Сурок потряс головой, отгоняя пьяные видения.

- Бабу твою!

- Какую бабу? Кто?

- Куток её задавил!

- Подожди, – Вадим шатаясь поднялся с табуретки, подошёл к раковине, плеснул ладонью воды в лицо.

Где-то за спиной фоном продолжало журчать испуганное бормотание Максима.

- Надо что-то делать… нельзя её тут…

- Макс, что случилось?

- Случилось?! Этот придурок её задушил!

В углу кухни за столом сидел Краснокутский и стеклянными глазами смотрел в пол.

- Это не я… это не я…

- Ты гонишь. Пойдём, посмотрим, - Сурка мутило.

Вадик с Максимом вошли в спальню. На кровати лежала полуголая Олеся. Светлые волосы на подушке, выпученные глаза, шея перетянута витками провода настольной лампы.

Сурок взял девушку за кисть. Как в кино. В кончиках его пальцев бился пульс. Он недоумённо посмотрел на Максима. Жива она. Что гонишь беса? Потом осознал, что сейчас слышит своё собственное сердце, которое от страха готово было спрятаться куда угодно. Испуганно отшатнулся. Девушка действительно была мертва. Ну, вот и всё, отгулялся на воле. Пора опять шконку греть… Вернулись на кухню.

- Брат, зачем ты её? – Вадим присел на корточки и посмотрел снизу в глаза Краснокутскому, потом дотронулся до него осторожно. - Эй, ты меня слышишь?

- Она сказала – заяву ментам напишет о коллективном… собралась ехать в РОВД…

- Дурак ты, брат! Какая заява? Она в бегах. Её мать ищет, менты ищут, бандиты… Она у своих стариков похоронную нычку спёрла. Какая заява? Окстись.

- А я откуда знал? Ты чё, мне говорил?..

- А ты спрашивал?!

- Эй, не орите. Нужно убрать. Родаки утром будут...

- Да ясно, Макс, не истери,– Куток продолжал тупо смотреть в пол. – Давайте подумаем. Это наша общаяпроблема. А если кто-то думает иначе, может валить. Но, предупреждаю, один в тюрягу не пойду. Все тут были, все на ней лежали…

- Я нет, - еле произнёс Сурок.

- Это ты прокурору расскажешь, понял? - Краснокутский встал. – Всем поровну. По-любому. Это коллективка, мужики.

Проставнюк всем налил. Выпили.

- Надо вынести и спрятать, – Сурок встал и посмотрел в тёмное окно.

Рядом с домом серела огороженная бетонным забором коробка долгостроя.

- Куток, пакуй. Макс, дай простыню… нет, лучше одеяло, потемнее.

- Налей ещё, – Краснокутский подвинул рюмку. – Шмотки нужно собрать. Трусы там и всё такое…

Покурили.

- Так, вперёд, скоро светло будет.

Натянули на тело, что смогли, завернули в одеяло. Собрали одежду и вытащили в коридор.

Тяжёлая, - мелькнуло у Сурка. - Мёртвые набирают вес, они тяжелее живых… Точно… Грехи земные превращаются после смерти в килограммы…

- Макс, Куток, я спущусь вниз и буду на шухере. Вызовите лифт и ждите звонка. Проход в заборе есть?

- Куча дырок, – Проставнюк вытер рукавом мокрый лоб.

- Всё, пошел… По звонку грузитесь.

Сурок вышел на крыльцо подъезда и огляделся. Во дворе пусто. Народ спал. Дома стояли тёмные, лишь несколько окон горели в соседней малосемейке.

Это ж надо: пять часов, а все дрыхнут! Нормально… На завод не надо торопиться. Все на рынке стоят. Кто продаёт, кто покупает, кто сторожит, кто крышует. Никто ночью по дворам не шарится. Мёртвый город… Напраздновались… утром будут похмеляться. Пусть спят… Никтоеё не хватится. На хрен она никому не упала. Он вытащил мобильник.

- Всё чисто… давайте… быстро.

Звук приехавшего лифта. Тяжёлый куль с трудом затаскивается в пролом забора. Торчащая арматура цепляет край верблюжьего одеяла. Лунный свет выхватывает лицо Олеси Макароновой. Светлые волосы всклокочены, глаза широко открыты.

***

- Линда, отстань. Слышишь, отстань, – Денис спросонок отбивался от маленькой болонки, которая стаскивала с него одеяло.

На днях мальчик подобрал беспризорное животное. Собака бегала по двору с обрывком верёвки на шее и безуспешно пыталась заглянуть в мусорный бак. Она была беспомощна и голодна. Денис стоял, наблюдая за её попытками добраться до заветных объедков. Из подъезда на инвалидной коляске выкатился Владимир Рыбаченко.

- Привет, кошачий палач. Что, хочешь псину в бетон закатать?

- Нет, дядя Володя, я её возьму к себе, если бабка разрешит.

- Дома бабка?

- Ага.

- Попроси, пусть спустится. Я тут подожду.

Рыбаченко о чем-то долго говорил с бабушкой.

- Хорошо, Денис, - пожилая женщина посмотрела на мальчика, - собака пусть живёт у нас, но ты будешь её выгуливать, купать и кормить.

Дома Денис выкупал собаку в ванне, и перед бабушкой предстала симпатичная белая болонка, которая жадно вылакала чашку молока, затем послушно улеглась в коридоре на приготовленную подстилку.

- Теперь это мой друг.

- Нет, не друг, - бабушка взяла на руки животное. - Это подруга, – открыла маленькую пасть собаки, – старая подруга... совсем как я... зубы стёртые.

Собаку назвали Линда. Потому что линяла. Хлопот с ней оказалось неожиданно много. Каждое утро в половине шестого она стаскивала с мальчика одеяло и скулила, требуя прогулки. Денис с трудом разлеплял глаза, на ощупь одевался и выходил во двор в любую погоду. Когда шёл дождь, мальчик стоял под козырьком на ступеньках подъезда, а болонка делала свои собачьи дела на ближайшем газоне.

Сегодня просыпаться было особенно тяжело. Накануне допоздна резался в любимую компьютерную игру. Обидно дойти до самого восьмого уровня и налететь на подводную скалу. Пришлось ремонтировать корабль прямо в открытом море. Зря, конечно, начал менять такелаж. Можно было успеть к началу битвы со старыми парусами. Отец ночью домой не пришёл, мать весь вечер болтала по телефону с подружками. Бабка чувствовала себя плохо. Некому было заставить Дениса пойти спать вовремя.

На улице Линда натянула поводок, потащив хозяина к знакомой стройке. Денис вяло сопротивлялся. Собака подбежала к разрушенному забору и присела на газоне. На стройке слышались глухие голоса. Денис осторожно заглянул сквозь пролом. Возле стены, рядом с кучей строительного мусора, суетились трое взрослых. Они укладывали длинный свёрток в углубление среди битого стекла и рубероида. Мужики торопились, лихорадочно засыпали яму, сгребая ногами камни, старые тряпки, оставшиеся от осенних бомжей, полиэтиленовые бутылки и куски мокрой стекловаты.