Ивлин Во - Упадок и разрушение

Мистер Сниггс (заместитель декана) и мистер Побалдей (казначей) расположились в комнате мистера Сниггса, окна которой выходили на четырехугольный двор Скон-колледжа. Из апартаментов сэра Аластера Дигби-Вейн-Трампингтона доносились гогот и звон стекла. В этот вечер — вечер традиционного обеда членов Боллинджер-клуба — только Сниггс с Побалдеем остались нести дозор. Прочие преподаватели Скон-колледжа разбрелись кто куда: одни шумными и веселыми стайками бродили по Борс-хиллу и Северному Оксфорду, другие отправились в гости к коллегам из других колледжей, третьи поспешили на заседания всевозможных ученых обществ — и правильно сделали и те, и другие, и третьи: ежегодные праздники боллинджеровцев — тяжкое испытание для университетских наставников.

Впрочем, не такие уж они, эти праздники, ежегодные: после очередной гулянки клуб на неопределенное время закрывают. А традиции у клуба давние. Среди его бывших членов есть и правящие монархи. На последнем обеде три года назад кто-то притащил лисицу в клетке: животное предали казни, закидав бутылками из-под шампанского. Замечательно повеселились три года назад! С тех пор клуб не собирался, и вот теперь ветераны-боллинджеровцы стекались в Оксфорд со всех концов Европы. Второй день тянулась кавалькада припадочных монархов в отставке, неуклюжих сквайров из обветшалых родовых поместий, проворных и переменчивых, как ветер, молодых дипломатов из посольств и миссий, полуграмотных шотландских баронетов из сырых и замшелых гранитных цитаделей, честолюбивых молодых адвокатов, а также членов парламента от партии консерваторов, оставивших лондонский свет в самый разгар сезона, к безутешному горю напористых дебютанток, — в общем, баловни судьбы и любимцы фортуны готовились достойно отметить великое событие.

— Дайте срок, — шептал мистер Сниггс, потирая мундштуком трубки переносицу, — всех перештрафуем как миленьких.

В подвалах Скон-колледжа хранится восхитительного качества портвейн, но насладиться чудесным напитком преподавателям удается, лишь когда дисциплинарные штрафы в общей сложности достигают пятидесяти фунтов.

— Хоть неделю поживем как люди, — высказался мистер Побалдей. — С хорошим портвейном…

Рулады, выводимые гостями сэра Аластера, становились все пронзительней. У того, кто хоть раз слышал эти вопли, при одном воспоминании о них кровь стынет в жилах. Примерно так английские провинциалки стенают над разбитым хрустальным бокалом. Еще немного — и члены клуба, багроволицые, во фраках бутылочного цвета, с дикими криками повалят на улицу, чтобы достойно продолжить удачно начатое веселье.

— А не потушить ли нам на всякий случай свет? — предложил мистер Сниггс.

В темноте педагоги подкрались к окну. Двор колледжа превратился в калейдоскоп смутно различимых физиономий.

— Их здесь человек пятьдесят, не меньше, — произвел подсчеты мистер Побалдей. — Как было бы славно, если б все были из нашего колледжа. С каждого по десять фунтов штрафа, чем плохо?

— А если храм божий осквернят, то и побольше, — подхватил мистер Сниггс. — Господи! Сделай так, чтобы осквернили…

— Интересно, кто из наших студентов на сей раз в немилости у этих разбойников. Что-то будет! Надеюсь, у бедняг хватило ума убраться куда-нибудь с глаз подальше.

— Партриджу наверняка достанется. У него картина этого… как его… Матисса, что ли.

— И фиолетовые простыни.

— Сандерс однажды обедал с Рамсеем Макдональдом [1] Рамсей Макдональд (1866–1937) — британский политический деятель, один из основателей лейбористской партии. .

— А Рендинг? Ему бы охотиться, а он фарфор собирает.

— И сигары после завтрака курит…

— У Остена есть рояль!

— Они им займутся!

— Штрафы будут изрядные, что правда, то правда. Но, честное слово, я бы чувствовал себя куда спокойнее, будь с нами наш декан. Как вы полагаете, они нас не заметили?

Боллинджеровцы повеселились от души. Они разломали рояль мистера Остена, втоптали в ковер сигары лорда Рендинга и переколотили его фарфор, разорвали в клочья знаменитые фиолетовые простыни мистера Партриджа, а Матисса запихали в кувшин. В комнате мистера Сандерса ничего (кроме окон) разбить не удалось, но зато была обнаружена поэма, которую он сочинял специально для Ньюдигейтского поэтического конкурса — то-то была потеха. Сэру Аластеру Дигби-Вейн-Трампингтону от чрезмерного возбуждения сделалось дурно, и Ламсден из Страттдраммонда был вынужден волочить его на себе в постель. Близилась полночь. Веселье, казалось, шло на убыль. Но в праздничной программе оказался еще один, совершенно незапланированный, номер.

Поль Пеннифезер изучал богословие. Шел третий год его размеренной университетской жизни в Оксфорде. До этого он с отличием окончил маленькую частную школу с чуть заметным религиозным уклоном в графстве Сассекс; в школе он был редактором журнала, президентом дискуссионного клуба и, если верить его характеристике, «оказывал на своих товарищей самое благотворное влияние», за что и был назначен старшим префектом [2] Старший префект — старший ученик, следит за соблюдением дисциплины через классных префектов, представляет школу на официальных мероприятиях и пр. . На каникулах Поль всегда гостил в Лондоне на Онслоу-сквер у своего опекуна, преуспевающего адвоката, который, гордясь успехами своего подопечного, изрядно тяготился его обществом. Родители Поля умерли в Индии, когда мальчик получил свой первый в жизни приз за сочинение. В Сконе бюджет Поля складывался из того, что ему выплачивал опекун, и двух очень кстати пришедшихся университетских стипендий. Поль выкуривал три унции некрепкого табаку «Джон Коттон» в неделю и ежедневно выпивал полторы пинты пива — полпинты за обедом и пинту за ужином, — ужинал он неизменно в столовой колледжа. У него было четыре товарища, с тремя из которых он был знаком еще со школы. Никто из членов Боллинджер-клуба понятия не имел о существовании Поля Пеннифезера, а тот, в свою очередь, и не подозревал о том, что есть Боллинджер-клуб. Не ведая о том, как причудливо откликнется в его судьбе этот вечер, Поль безмятежно катил домой на велосипеде с заседания Общества содействия Лиге наций. Обсуждался захватывающий доклад о плебисците в Польше. Поль собирался выкурить трубочку и прочитать на сон грядущий очередную главу «Саги о Форсайтах». Он постучал у ворот, был впущен, поставил велосипед на место и отправился через двор к себе, стараясь, по обыкновению, не привлекать к своей особе излишнего внимания. Вокруг было настоящее столпотворение. Поль не считал себя врагом спиртного, он даже как-то выступил в Обществе Томаса Мора с весьма либеральной трактовкой этого вопроса, но пьяных он, чего греха таить, боялся как огня.