Эрнст Гофман - Майорат

Веселая жизнь в Р…зиттене была нарушена приездом человека, который, по всей видимости, не мог быть тут лишним. Это был младший брат Вольфганга, Губерт; увидев его, Вольфганг смертельно побледнел и громко воскликнул:

— Несчастный, что здесь тебе надобно?

Губерт бросился к нему с объятиями, но тот схватил его и повлек за собою в дальний покой, где они затворились. Несколько часов провели они вместе, наконец Губерт вышел весьма расстроенный и велел подавать лошадей. Ф. заступил ему дорогу, Губерт хотел пройти, но стряпчий, движимый предчувствием, что как раз сейчас можно положить конец смертельному раздору братьев, просил его повременить хоть несколько часов; и тут как раз вошел барон, громко крикнув:

— Оставайся, Губерт! Ты одумаешься!

Взор Губерта просветлел; он обрел спокойствие и, торопливо сбросив богатую шубу, которую подхватил слуга, взял стряпчего под руку и, направляясь с ним в комнаты, с насмешливой улыбкой сказал:

— Итак, владелец майората все же склонен терпеть меня здесь.

Стряпчий предполагал, что теперь должно разрешиться несчастное недоразумение, которое могла питать только разлука. Губерт взял железные щипцы, стоявшие возле камина и, колотя ими по суковатому дымящемуся полену и поправляя огонь, заметил:

— Видите ли, господин стряпчий, я человек добросердечный и пригоден ко всякой домашней работе. Но Вольфганг начинен странными предрассудками и к тому же мелочный скряга!

Ф. нашел неуместным проникать далее в отношения братьев, тем более что лицо Вольфганга, его поведение, его голос с полной ясностью обличали душу, терзаемую всеми возможными страстями.

Чтобы узнать решение барона по какому-то делу, касающемуся майората, стряпчий поздним вечером пошел в его покой. Он застал барона в совершенном расстройстве, расхаживающего большими шагами по комнате, заложив руки за спину. Заметив наконец стряпчего, барон остановился, взял его за руку и, мрачно глядя ему в глаза, сказал прерывающимся голосом:

— Мой брат приехал. Знаю, — продолжал он, едва Ф. успел раскрыть рот, знаю, что вы собираетесь сказать. — Ах, вам ничего не известно. Вы не знаете, что мой несчастный брат — да, только несчастным назову я его, — подобно злому демону, всюду заступает мне дорогу и возмущает мой покой. Не он причиною, что я не впал в несказанную нужду; он приложил к тому все старания, но это было не угодно небу. С тех пор как стало известно об учреждении майората, он преследует меня смертельной ненавистью. Он завидует моему имению, которое в его руках пошло бы прахом. Он самый безумный расточитель на всем свете. Его долги намного превышают половину того состояния, которое ему достанется в Курляндии; и вот, преследуемый кредиторами, которые его замучили, он спешит сюда и клянчит денег.

«А вы, брат, ему отказываете!» — хотел перебить его Ф., но барон, выпустив его руку и отступив на шаг, громко и порывисто воскликнул:

— Постойте! Да, я отказываю! Из доходов майората я не могу и не буду раздаривать ни одного талера! Но сперва выслушайте, какое предложение сделал я понапрасну этому сумасброду всего несколько часов назад, а потом уж судите о моем чувстве долга. Имение в Курляндии, которое подлежит разделу, как вы знаете, довольно значительно, я хотел отказаться от своей части, но только в пользу его семьи. Губерт женился в Курляндии на красивой бедной девушке. Она родила ему детей и бедствует теперь с ними. Имением надлежит управлять, назначив из доходов необходимые деньги ему на содержание, а кредиторов удовлетворить, учинив с ними полюбовную сделку. Но что ему спокойная и безмятежная жизнь! Что ему до жены и детей! Деньги подавай ему, наличные деньги, большими кушами, чтобы он мог с беспутным легкомыслием их проматывать. Неведомо какой демон открыл ему тайну ста пятидесяти тысяч талеров; он требует из них половину, утверждая с присущим ему безрассудством, что деньги эти не принадлежат к майорату, а должны быть признаны свободным имуществом. Я откажу и должен отказать ему в этом, но меня томит предчувствие, что он в душе замышляет мою погибель!

Как ни старался стряпчий, который, не будучи посвящен в близкие отношения братьев, вынужден был прибегнуть к общеизвестным и довольно плоским моральным рассуждениям, разуверить барона в его подозрениях, однако все было тщетно. Вольфганг поручил ему переговорить со злобным и корыстолюбивым Губертом. Ф. исполнил это со всяческой осторожностью, на какую только был способен, и немало обрадовался, когда Губерт наконец объявил ему:

— Ну, так и быть, я принимаю предложение владельца майората, но только с условием: пусть он мне тотчас же отсчитает в задаток тысячу фридрихсдоров наличными, ибо я, по жестокости моих кредиторов, могу навсегда потерять честь и доброе имя, и пусть разрешит мне время от времени жить в прекрасном Р…зиттене у добросердечного брата.

— Никогда! — воскликнул барон, когда Ф. воротился с предложением Губерта. — Никогда не позволю я ему хоть минуту пробыть в моем доме после того, как привезу сюда жену! Подите, дорогой друг, скажите этому смутьяну, что он получит две тысячи фридрихсдоров, и не в задаток, нет, — в подарок, только пусть уедет, поскорее уедет!

Тут стряпчий догадался, что барон уже женился без ведома отца и что в этом браке, должно быть, и кроется причина вражды братьев. Губерт выслушал стряпчего гордо и спокойно, а когда тот кончил, сказал глухо и угрюмо:

— Я соберусь с мыслями, а пока побуду здесь еще несколько дней.

Ф. старался доказать недовольному, что барон, уступая ему полностью имение, не принадлежащее к майорату, и впрямь делает все возможное, чтобы удовлетворить его, и ему, право, не на что пенять, хотя и следует признать, что всякое установление, которое столь благоприятствует первенцу и отодвигает на задний план других детей, само по себе может быть ненавистно. Губерт одним рывком, как человек, который хочет глубоко вздохнуть, расстегнул жилет сверху донизу, заложил руку за жабо, другою уперся в бок и, проворно повернувшись на одной ноге, как танцор, резко крикнул:

— Ба! Ненавистное родится из ненависти! — потом разразился громким смехом и сказал: — Как милостиво владелец майората бросает золотые бедному нищему!

Ф. увидел, что о полном примирении братьев не могло быть и речи. К досаде барона, Губерт надолго расположился в комнатах, которые отвели ему во флигеле. Заметили, что он часто и подолгу разговаривает с дворецким и даже иногда ездит с ним травить волков. Впрочем, он редко показывался на глаза и всячески избегал оставаться наедине с братом, что тому было весьма кстати. Ф. чувствовал всю тягостность этих отношений и даже должен был в душе сознаться, что странная и неприятная манера, с какою Губерт все делал и говорил, была способна отравить всякое удовольствие. Теперь ему стал понятен ужас, который объял барона, когда он увидел своего брата.