Маргарет Рэдклифф-Холл - Колодец одиночества

Бюиссон признал — возможно, в конечном счете и хорошо, что Стивен продолжала писать. На книгу приобрели права перевода на французский, и это произвело на месье Бюиссона глубокое впечатление.

От Паддл пришло длинное торжествующее письмо: «Что я тебе говорила? Я знала, что у тебя получится!»

Анна тоже написала некоторое время спустя. И, чудо из чудес, прибыло послание от Вайолет Пикок с излияниями, внушающими неловкость. Она навестит Стивен, когда в следующий раз будет в Париже; она жаждет, по ее словам, возобновить их старую дружбу — в конце концов, они же вместе росли.

Глядя на Мэри прояснившимися глазами, Стивен гнала свои мысли вперед, в будущее. Паддл была права, только работа идет в счет — умная, упрямая, все понимающая старая Паддл!

Потом она обвила рукой плечи Мэри: «Ничто не причинит тебе боль», — обещала она, чувствуя великолепную независимость, уверенность, силу, способность защитить.

Этим летом они поехали в Италию и взяли с собой Дэвида, который гордо восседал рядом с Бертоном. Дэвид лаял на крестьян, задирал других собак и в целом приобрел чрезвычайно важный вид. Они решили провести два месяца на озере Комо и отправились в отель «Флоренция» в Белладжио. Сады отеля спускались вниз к озеру — вокруг было солнечно, спокойно и мирно. Днем они были заняты экскурсиями, вечерами плавали по воде в лодочке с навесом в веселую полоску, что доставляло Дэвиду необычайные удовольствие. Многие из гостей во «Флоренции» были англичанами, и немало из них навязывались в знакомые к Стивен, потому что нет ничего успешнее, чем успех, в том мире, который большей частью состоит из поражений. Вид ее книги, которую оставили в холле, или в которую погрузился с головой какой-нибудь читатель, внушал Стивен почти детскую радость; она указывала Мэри на этот феномен: «Смотри, — шептала она, — этот человек читает мою книгу!» Ведь в писателе никогда не приходится долго искать ребенка.

Некоторые их знакомые были из сельской местности, и она обнаруживала, что симпатизирует им. Их спокойный и рачительный взгляд на жизнь, их любовь к земле, их забота о своих домах, их традиции были, в конце концов, частью ее самой, завещанные ей основателями Мортона. Это внушало ей очень глубокое удовлетворение — видеть, что они принимают Мэри, что она — желанный гость для этих седовласых женщин и для мужчин с джентльменскими манерами; это казалось Стивен очень приличным и достойным.

И вот, поскольку каждому из нас известны минуты передышки, когда ум отказывается вставать лицом к лицу с трудностями, она решительно отбросила свои опасения, те опасения, которые шептали: «Представь, что они все узнали бы — неужели ты думаешь, что они были бы дружелюбными с Мэри?»

Из всех, кто искал их общества тем летом, самыми дружелюбными были леди Мэсси и ее дочь. Леди Мэсси была хрупкой пожилой женщиной, которая, несмотря на плохое здоровье и посягающие на нее годы, была неутомима в поиске развлечений — ее развлекала дружба со знаменитыми людьми. Она была неуемной, склонной потворствовать себе и не вполне искренней, созданной из капризов и эфемерных фантазий; но она демонстрировала по отношению к Стивен и Мэри слишком большую симпатию, чтобы она казалась поверхностной. Она приглашала их в свою гостиную, хотела, чтобы они посидели с ней в саду, и иногда настаивала на том, чтобы разделить с ними трапезу, приглашая их отужинать за свой столик. Агнес, ее дочь, веселая рыжая девушка, сразу же прониклась симпатией к Мэри, и их дружба созрела стремительно, как часто бывает во время праздного лета. Что до леди Мэсси, она пестовала Мэри, как свою питомицу, и опекала ее, как мать опекает ребенка, а вскоре так же начала опекать и Стивен.

Она говорила: «Кажется, я нашла двух новых детей», и Стивен, которую в это время нетрудно было растрогать, привязалась к этой стареющей женщине. Агнес была помолвлена с полковником Фицморисом, который мог бы даже присоединиться к ним этой осенью в Париже. Если так, настаивала леди Мэсси, то все они должны собраться вместе — он очень восхищался книгой Стивен и написал, что ждет не дождется увидеть ее. Но леди Мэсси заходила еще дальше в своих восторженных предложениях дружбы — Стивен и Мэри должны остановиться у нее в Чешире; она собирается на Рождество устроить вечеринку в своем доме на Брэнскомб-корт; и, конечно же, они должны приехать к ней на Рождество.

Мэри, которую явно воодушевила эта перспектива, все время обсуждала этот визит со Стивен: «Какая одежда мне понадобится, как ты думаешь? Агнес говорит, что это будет довольно большой прием. Наверное, мне нужно будет несколько вечерних платьев?» А однажды она спросила: «Стивен, когда ты была моложе, ты когда-нибудь ездила в Аскот или Гудвуд?»

Аскот и Гудвуд, просто названия для Стивен; названия, которые она в юности презирала, но теперь они казались не лишенными значения, потому что за ними что-то стояло, они имели какое-то отношение к Мэри. Она брала номер «Татлера» или «Скетча», которые леди Мэсси получала из Англии, и, переворачивая страницы, глядела на фотографии людей, занимающих прочное положение, удовлетворенных собой — мисс Та или мисс Эта, сидящая на трости-кресле, а рядом с ней — мужчина, за которого она вскоре должна выйти замуж; леди Такая-то с последним из своих отпрысков; или, может быть, некая компания в сельском доме. И внезапно Стивен чувствовала меньше уверенности, потому что в душе она завидовала этим людям. Завидовала этим банальным мужчинам и женщинам с их довольно смешными тростями-креслами; их улыбающимся нареченным; их мужьям; их женам; их поместьям и ухоженным, спокойным детям.

Мэри иногда заглядывала ей через плечо с новым, и, возможно, несколько завистливым интересом. Тогда Стивен резко закрывала журнал: «Пойдем прогуляемся на озеро, — говорила она, — не стоит тратить зря такой славный вечер».

Но потом она вспоминала приглашение провести Рождество с леди Мэсси в Чешире, и внезапно начинала строить воздушные замки; представляла, что она сама купит небольшое поместье рядом с Брэнскомб-корт — рядом с этими добрыми новыми друзьями, которые, очевидно, так полюбили Мэри. У Мэри тоже были свои мысли, она думала о таких девушках, как Агнес Мэсси, для которых жизнь была спокойной, легкой и безопасной; о девушках, к которым мир казался благосклонным. А потом, как болезненный укол, она вдруг вспоминала собственное изгнание из Мортона. После таких мыслей ей приходилось брать Стивен за руку и садиться к ней чуть ближе.

Этой осенью они часто виделись с семейством Мэсси, которые сняли свой обычный номер в отеле «Риц» и часто приглашали Мэри и Стивен на обед. Леди Мэсси, Агнес и полковник Фицморис, довольно приятный человек, приходили и несколько раз ужинали в тихом старом доме на улице Жакоб, и эти вечера всегда проходили в исключительном дружелюбии. Стивен говорила о книгах с полковником Фицморисом, а леди Мэсси распространялась о Брэнкомбе и ее планах на наступающий рождественский прием. Иногда Стивен и Мэри посылали в отель цветы, оранжерейные растения или большую коробку особого сорта роз — леди Мэсси нравилось видеть свою комнату полной цветов, присланных друзьями, это увеличивало ее значимость в собственных глазах. В ответ приходили сердечные письма с благодарностями; она писала: «Благодарю вас, мои дорогие дети».