Эрнст Гофман - Житейские воззрения кота Мурра. Повести и рассказы

ЕТ SI MALE NUNC NQN OLIM SIC ERIT [218] И если сейчас плохо, когда-нибудь станет иначе (лат.). {237} 237 Стр. 727. «Et si male пипс, non olim sic erit» — «И если сейчас плохо, когда-нибудь станет иначе» . — Гораций, Оды, кн. 2, X, 17.

Все говорило о вновь возвратившейся надежде, о вновь проснувшейся жизненной силе.

— Ну вот, — закричал мой кузен, когда я вошел в кабинет, — ну вот, наконец-то ты, брат! Знаешь ли, я очень по тебе скучал! Ведь, несмотря на то что тебе и дела нет до моих бессмертных творений, я тебя все-таки люблю, потому что у тебя бодрый дух и с тобой забавно, хоть ты и не забавник.

Я почувствовал, как от этого комплимента моего откровенного кузена вся кровь бросилась мне в лицо.

— Ты, чего доброго, думаешь, — продолжал кузен, не обращая внимания на мое смущение, — что я уже поправляюсь или даже совсем поправился от моих недугов? Отнюдь нет. Ноги мои — непокорные вассалы, изменившие голове своего господина и не желающие иметь ничего общего с остальной частью моего достопочтенного трупа. Другими словами, я с места не могу двинуться и разъезжаю из угла в угол в этом кресле на колесах, а мой инвалид насвистывает мелодичнейшие марши, вспоминая свои военные годы. Но вот это окно — утешение для меня; здесь мне снова явилась жизнь во всей своей пестроте, и я чувствую, как мне близка ее никогда не прекращающаяся суетня. Подойди, брат, выгляни в окно!

Я сел против моего кузена на маленький табурет, для которого как раз хватило места в оконной нише. Действительно, зрелище было своеобразное и неожиданное. Рынок казался сплошной массой людей, тесно прижатых друг к другу, и можно было подумать, что яблоку, если бросить его в эту толпу, некуда будет упасть. Различнейшие краски маленькими пятнами играли в солнечных лучах. На меня все это произвело впечатление большой клумбы с тюльпанами, колеблемыми ветром, который клонит их то в ту, то в другую сторону, и я должен был сознаться себе, что зрелище это, правда, довольно занятно, но в конце концов утомительно, а у человека особенно восприимчивого может даже вызвать легкое головокружение, которое немного напоминает предшествующее сну полузабытье, не лишенное, впрочем, приятности. В этом я и увидел источник того удовольствия, что доставляет кузену угловое окно, и так прямо и сказал ему о своем предположении.

Но он обхватил голову руками, и между нами завязался следующий разговор.

Кузен.Брат мой, брат! Теперь я вижу ясно, что нет в тебе даже искорки литературного таланта. Тебе недостает главнейшего условия для того, чтобы когда-нибудь пойти по стопам твоего почтенного парализованного кузена, именно — глаза, по-настоящему умеющего видеть. Для тебя этот рынок всего только пестрая, сбивающая с толку путаница, какая-то лишенная смысла деятельность, суета, вовлекающая в свой водоворот толпу. Для меня же, о друг мой, в этом зрелище сочетаются разнообразнейшие сцены городской жизни, и мое воображение не хуже мастера Калло или нашего современника Ходовецкого набрасывает эскизы один за другим, и контуры их порой довольно-таки смелы. За дело, брат! Посмотрим, не удастся ли мне научить тебя хотя бы основам этого искусства — умению видеть. Погляди-ка на улицу, прямо перед собой! Вот возьми мой лорнет. Ты видишь эту несколько странно одетую особу, у нее еще на руке висит большая корзина для покупок? Особа эта, увлеченная разговором, со щеточным мастером, по-видимому, весьма быстро обделывает всякие делишки, вовсе не имеющие отношения к пище телесной.

Я.Я заметил ее. Вокруг головы она повязала яркий, лимонно-желтый платок, на французский лад, точно тюрбан, и лицо ее, как и весь облик, ясно говорит, что она француженка. Вероятно, осталась после окончания войны и сумела неплохо здесь устроиться.

Кузен.Неплохо! Бьюсь об заклад, муж ее нажил недурное состояние в какой-нибудь отрасли французской промышленности, и жена может наполнить свою корзину самой лучшей провизией. Вот она устремляется в самую гущу. Попробуй, брат, не потерять ее из виду и проследить ее путь во всех извилинах. Желтый платок пусть ведет тебя.

Я.Ого! как несется сквозь толпу эта яркая желтая точка. Вот она приближается к церкви… вот она уже у лавок, торгуется… теперь она пропала… о горе, я потерял ее… нет, вот она вынырнула снова… там, где торгуют птицей; она схватила ощипанного гуся… ощупывает его ловкими пальцами.

Кузен.Молодец, кузен! Сосредоточивая взгляд, всегда видишь более отчетливо. Но не буду докучать тебе, пытаясь научить искусству, которому вряд ли можно научиться, дай-ка я обращу твое внимание на всякие забавные сцены, а сейчас они начнут развертываться у нас перед глазами! Видишь ту женщину, которая вон там, на углу, острыми локтями прокладывает себе дорогу, хотя там и нет особой давки?

Я.Что за нелепая фигура! Шелковая шляпа, капризно-бесформенная, не желающая считаться ни с какими модами, пестрые развевающиеся перья… короткая шелковая накидка, окончательно утратившая всякий цвет… поверх накидки довольно приличная шаль… креповая обшивка желтого ситцевого платья спускается чуть ли не до щиколотки… голубовато-серые чулки… башмаки со шнуровкой… за нею следом рослая служанка с двумя корзинами, сеткой для рыбы, мешком для муки. Господи помилуй! Какие неистовые взгляды мечет эта шелковая особа! С какой яростью врывается в самую гущу толпы! Как за все хватается — и за овощи, и за фрукты, и за мясо и так далее и так далее, как она все разглядывает, ощупывает, из-за всего торгуется и ничего не покупает!

Кузен.Эта особа не пропускает ни одного рыночного дня, я называю ее бешеной хозяйкой. Мне представляется, что она дочь богатого горожанина, может быть состоятельного мыловара, и что руки ее с полагающимися annexis [219] Придатками (лат.). не без труда добился какой-нибудь секретарек. Красотою и Грацией небо ее не наделило; зато у всех соседей она слыла самой домовитой, самой хозяйственной девушкой; и действительно, она такая хозяйственная и так неистово хозяйничает каждый день с утра до вечера, что бедный секретарь рад бы позабыть обо всем на свете и убраться за тридевять земель. Вечно гремят все трубы и литавры, сопровождая своими звуками и покупки, и мелкие заказы, и вообще удовлетворение многообразных нужд домашнего обихода, и, таким образом, дом секретаря уподобляется некоему футляру, под оболочкой которого заводной механизм непрестанно исполняет дикую симфонию, сочиненную самим дьяволом. Примерно каждый четвертый базарный день ее сопровождает новая служанка.

Sapienti sat. Ты видишь… да нет, смотри туда, вон там только что образовалась группа, — достойная того, чтоб ее обессмертил карандаш какого-нибудь Хогарта {238} 238 Стр. 729. Хогарт Уильям (1697–1764) — английский художник-реалист. В сатирических картинах и гравюрах из жизни разных слоев современного ему общества критикует пороки аристократии и буржуазии, в картинах с бытовыми сюжетами изображает жизнь бедноты, а в портретах дает галерею народных типов. . Гляди-ка туда, брат, — место у третьей двери в театр!