Синклер Льюис - Возница

Думается мне, нет ни одного делового человека, будь то банкир, сенатор или драматург, который по секрету от всех не питал бы симпатии к какому-нибудь пьянице в немыслимой шляпе, живущему в глуши и добывающему средства к жизни сомнительными путями. (Это говорит член Верховного Суда. Я не собираюсь подписываться ни под его теориями, ни под его рассказом.) Может быть, этот чудак — провинциальный гид или владелец гаража, когда-то содержавший платные конюшни, или уж вовсе бесполезный хозяин постоялого двора, который удирает пострелять уток, вместо того чтобы подметать полы, и все же ваш напыщенный горожанин наверняка ухитрится каждый год навестить его и побездельничать с ним, втайне предпочитая его всем великолепным столпам общества.

С этой точки зрения есть доля правды в той чепухе насчет Вольных Просторов, которой полны объявления, рекламирующие романы о Диком Западе. Я не знаю, в чем тут причина; возможно, в том, что, как бы мы ни были привязаны к вещам, домам, автомобилям и к дорого обходящимся нам женам, нас все еще манит простота. Или, возможно, в том и есть весь фокус цивилизации, что с виду цивилизованный человек в глубине души только бродяга, предпочитающий фланелевые рубахи, небритые щеки, крепкие словечки и грязные оловянные тарелки всей этой чистенькой, разложенной по полочкам «культурной» жизни, которую нам навязывают наши женщины.

Когда я окончил юридический факультет, я, надо думать, был такой же кривляка, болван и честолюбец, как и большинство юнцов. Я мечтал о высоком положении, о богатстве. Я хотел прославиться и обедать в лучших домах с людьми, презирающими «простонародье», то есть тех, кто не переодевается к обеду. Я, видите ли, тогда еще не знал, что нет ничего скучнее званого обеда, если не считать послеобеденных разговоров, во время которых несчастные жертвы переваривают пищу и набираются сил для игры в бридж. Каким я был глупым щенком! Я даже лелеял мечту жениться на богатой. Вообразите же, что я почувствовал, когда, окончив университет с отличием, я получил место пятнадцатого помощника секретаря в знаменитой юридической фирме «Ходжинс, Ходжинс, Беркман и Тауп» и мне доверили не подготовку дел, а лишь вручение повесток с вызовом в суд! Словно бездарному частному сыщику! Словно паршивому писарю у шерифа! Мне сказали, что начинать надо с этого, и я скрепя сердце с великим отвращением принялся за работу. Разъяренные актрисы выгоняли меня из своих уборных, и время от времени какой-нибудь здоровенный ответчик бил меня в праведном гневе. Мне пришлось узнать — и всей душой возненавидеть — самые грязные и мрачные закоулки города. Я уже подумывал о том, чтобы сбежать в свой родной городишко — там я сразу мог бы стать самостоятельным адвокатом.

Однажды, к моей радости, меня послали миль за сорок, в местечко Ныо-Маллион, вручить повестку некоему Оливеру Латкинсу. Этот Латкинс работал раньше в Северном лесничестве и был знаком с обстоятельствами заключения договора на один пограничный лесной участок. Он был нам нужен как свидетель, но упорно не являлся на вызовы.

Когда я сошел с поезда в Нью-Маллионе, возникшее было у меня теплое чувство к милым, скромным деревенькам сразу улетучилось: по улицам текли потоки грязи и рядами стояли лавчонки, размалеванные в нелепый ржавый цвет или вовсе не крашеные. Хоть Нью-Маллион и насчитывал тысяч восемь или девять жителей, он был захламлен, как шахтерский поселок. На станции только один человек показался мне симпатичным — рабочий транспортной конторы. Это был веселый малый лет сорока, толстый, краснолицый; комбинезон и диагоналевая куртка сидели на нем, будто он в них родился. Он был чумазый и очень приветливый, из тех, что всем и каждому друг-приятель, каждого похлопает по плечу.

— Мне нужно найти человека по имени Оливер Латкинс, — сказал я ему.

— Латкинс? Да я недавно его видел, и часу не прошло. Впрочем, этого парня трудновато поймать, вечно он где-то рыщет по каким-то темным делишкам. Верней всего, он сейчас сколачивает партию в покер у Фрица Бейнке, в каморке позади шорного магазина. Вот что, сынок… Он вам срочно нужен, этот Латкинс?

— Да. Мне надо поспеть обратно с вечерним поездом. — Я держался внушительно и загадочно, словно опереточный сыщик.

— Тогда вот что. Есть у меня лошадка. Я сейчас выкачу таратайку, и мы объедем вместе всю округу и разыщем его. Я знаю, где он бывает.

Он был так явно дружелюбен, так быстро включил меня в круг своих приятелей, что я тотчас растаял. Я понимал, конечно, что он не забывает и о выгоде, но добродушие его было неподдельно, и если уж придется платить за лошадь, чтобы разыскать моего Латкинса, приятно, что деньги достанутся такому славному малому. Я нанял его за два доллара в час, и он, сбегав домой, прикатил на чем-то вроде черного ящика на колесах.

Он не распахнул передо мной дверцу, не сказал: «Пожалуйте, сэр». Я думаю, он скорее умрет, чем назовет кого-либо «сэром». Он и святого Петра назовет «Питом», когда предстанет перед райскими вратами, и, мне кажется, добрый святой ничуть на него не обидится.

— Ну, молодой человек, вот моя карета, — сказал он, улыбаясь во весь рот, и я почувствовал себя так, будто мы век знакомы. (Они всегда рады угодить приезжему, эти сельские жители.) Было ясно, что он уже считает себя просто обязанным разыскать мне Оливера Латкинса.

— Я, конечно, не хочу совать нос в ваши дела, — сказал он, словно бы даже смущенно, — однако, догадываюсь, вы собираетесь получить с Латкинса должок — он ведь никогда никому не платит. Он и мне еще должен шесть монет: дернула меня нелегкая играть с ним в покер. Он неплохой парень, но уж такой уродился — тошно ему деньгу из рук выпускать. Так что, если желаете получить с него, надо бы нам, как бы сказать, подкрасться к нему и окружить. Шляпа у вас больно модная, сразу видно, городской… Если сами начнете его разыскивать, он заподозрит неладное и улизнет. Давайте я зайду к Фрицу Бейнке и узнаю, а вы держитесь сзади.

Этим он окончательно покорил меня. Самому мне никогда бы не найти Латкинса. Теперь моего полку прибыло. В порыве откровенности я объяснил моему вознице, что мне надо вручить Латкинсу судебную повестку, а этот парень упрямо не хочет дать показания на процессе, где все прояснилось бы, расскажи он только об одном разговоре. Возница слушал внимательно, а я был еще так зелен, что исполнялся чувством благодарности к любому сорокалетнему мужчине, если он слушал меня без улыбки.

Под конец он хлопнул меня по плечу (очень чувствительно) и захохотал: