Божена Немцова - Бабушка

– Ах он негодяй! — вырвалось у бабушки.

– Эти господа, бабушка, всегда скажут такое, что уши вянут. Попробуй-ка поверь им, сразу пропадешь! Но у меня такие речи в одно ухо влетают, а в другое вылетают ...

Однако этот итальянец мне порядком надоел. Позавчера были мы на лугу, копнили сено. Откуда ни возьмись. Мила... — Бабушка усмехнулась, услышав это «откуда ни возьмись». — Поговорили о том, о сем, я ему и расскажи, какое мученье мне с итальянцем. «Ты, говорит, не беспокойся, уж я постараюсь, чтоб он к тебе больше не приставал». — «Только не прогневайте отца», — прошу я его. Я знаю жерновских парней, отчаянный народ! . . . Вечером мой милый итальянец явился снова, а вслед за ним нагрянули хлопцы. Было их четверо, среди них Мила и его товарищ Томеш — знаете Томеша? Добрый малый, он собирается жениться на Анче Тиханковой, на моей подруге. Обрадовалась я их приходу, будто мне на платье подарили. Живо бегу за пивом и с каждым чокаюсь. Итальянец сердито нахмурился: с ним-то я никогда не пила — черт его знает, еще подсыплет чего ... Хлопцы сели за стол и стали играть в карты, но только для вида, а сами все время насмехаются над итальянцем. Виткович говорит: «Гляньте-ка на него, надулся, как сыч!» Томеш подхватил: «Я и то смотрю, скоро ли он от злости откусит себе нос? Это не трудно, он свисает у него до самой бороды!» И пошли, и пошли ... Итальянец то и дело в лице менялся от злости, но не отвечал ни слова. Наконец, не выдержал, бросил деньги на стол, оставил недопитый стакан с пивом и ушел, не простившись. Я перекрестилась, а парни смеются: «Если б он мог убить взглядом, нас бы уж давно не было в живых». Итальянец ушел, а я отправилась по своим делам; мать, вы знаете, нездорова, все лежит на мне. Тем временем ушли и хлопцы. Шел уже одиннадцатый час, когда я вошла к себе в горенку. Начинаю раздеваться, вдруг слышу в окно — тук-тук-тук! . . . Думаю, верно, Мила что-нибудь позабыл, он вечно забывает то одно, то другое. Я ему говорю, что он когда-нибудь у нас голову забудет.

– Это уже случилось, — вставила бабушка.

Набросила я платок, — продолжала Кристла, улыбнувшись, — и побежала открыть окно. И кто же там оказался, отгадайте? Итальянец! Захлопнула я окно и плюнула с перепуга. А он начал меня просить и молить; а знает, что я ни словечка не понимаю, потом стал мне совать свои золотые перстни с рук ... Я так рассердилась, что схватила кувшин с водою, подхожу к окну и говорю: «Убирайся отсюда, пустомеля! Ступай ищи кралю у себя дома, а не то окачу водой!»

Он малость подался назад, а тут из кустов выскочили парни, сгребли его в охапку, рот заткнули, чтоб не кричал. «Ну, погоди же, итальянская обезьяна, я тебе задам!» — сказал Мила. Я попросила Милу не бить его и закрыла окно; правда, неплотно, не могла же я не посмотреть, что с ним будут делать... «Ну, Мила, говори, как теперь с ним поступить? И какой же это парень, сердце у него дрожит, как у зайца, словно в лихорадке!» — «Выпорем его крапивой», — сказал один. «Вымажем итальянца дегтем», — предложил другой. «Нет, это не годится!» —решил Мила. Томеш, держи его, а вы, хлопцы, айда за мной!» И они побежали куда-то. Но скоро вернулись снова, принесли ведро с дегтем и палку. «Снимите с него, хлопцы, сапожки и закатайте штаны», — распорядился Мила. Парни ретиво принялись за дело. Когда итальянец пробовал брыкаться, они унимали его, как непослушного стригунка: «Тпру, стой!... Не бойся, не подкуем!...» — «Мы только пятки тебе подмажем, чтоб сподручнее было бежать домой», — смеялся Мила. «По крайности здоровых запахов понюхаешь, — издевался Томеш, — а то от тебя разит какой-то дрянью, прямо дышать нечем». Ну, вымазали ему дегтем ноги по колено, словно новые сапожки надели; положили палку на плечи и к ней привязали руки. Итальянец хотел кричать, да Томеш закрыл ему рот рукой и сжал его, как клещами. «Таким лентяям, как ты, говорит, не вредно немножко поразмяться, а то и бегать разучишься», — «Ну, хлопцы, — сказал Мила, — свяжите теперь его сапожки и перекиньте через плечо; выведем жениха на дорогу, пускай отправляется восвояси!» — «Подождите, подарим ему цветочек, пусть все видят, что идет от девушки», — со смехом предложил Виткович и, сорвав крапиву с чертополохом, воткнул итальянцу в петлицу фрака. «Ну, теперь ты красавчик хоть куда, других подарков не жди, скатертью дорога!» — расхохотался Мила. Взяли они итальянца под мышки и молча выволокли из сада.

Через минуту Мила вернулся, подошел к окну и рассказал, как злился итальянец, удирая со своей палкой. «Но где же вы его выследили?» — спрашиваю у Милы. «Я, говорит, хотел пожелать тебе спокойной ночи, попросил хлопцев обождать меня у мельницы, а сам остался в саду. Вижу, с пригорка кто-то крадется, как вор, и пробирается к твоему окну. Разглядел я, кто это такой, вышел тихонько из сада и айда за хлопцами. Здорово у нас получилось! Думаю, теперь ему неповадно будет сюда ходить!»

Вчера-то я целый день смеялась. Как вспомню всю эту комедию — так и смеюсь. Но вечером зашел к нам ночной сторож Когоутек; он любит выпить и заглядывает к нам каждый день, а чуть напьется — выболтает все, что знает. Начал он нам рассказывать, как итальянец, вернувшись ночью домой, заявил, что какие-то негодяи его избили, и пошел расписывать и пошел — из мухи слона сделал. Якобы на него даже собаки кидались, такой он был страшный. А жена, мол, до самого утра мыла итальянца и скоблила, чтобы отстал деготь. Он дал им серебряный талер, чтобы они держали язык за зубами, и поклялся отомстить парням. Теперь я боюсь за Милу; говорят, итальянцы злые. А еще Когоутек рассказал отцу, что этот хлюст зачастил к Марианке, дочери управляющего, и родители прочат его ей в мужья; княгиня, мол, чужеземца любит и даст ему хорошее место в замке... Мила тоже хотел было наняться на год в замок работником, чтоб спастись от рекрутчины, а теперь вон оно как обернулось . . . Если итальянец наговорит на Милу, управляющий ни за что не возьмет его на службу; беда будет ... Как я обо всем этом подумала, меня и радовать перестало, что хлопцы его проучили. Правда, сегодня я видела хороший сон ... Да что с того! Что вы скажете, бабушка? .. .

– Парни не очень-то умно сделали, но откуда у молодых парней ум, если ко всему прочему замешалась тут любовь!... Мой Иржи тоже выкинул когда-то подобную штуку и здорово за нее поплатился.

– Как это, бабушка?

– Ну, мне сейчас недосуг, расскажу при случае. Мы уж и так заболтались, кажись, слышен топот, это наши едут. Пойдем! ... Я обмозгую все; может, что и придумаю, — пообещала бабушка, переступая порог.