Божена Немцова - Бабушка

Барунка должна была прочитать письмо вслух; потом листок сложили пополам, запечатали, и бабушка спрятала его в сундук, чтоб, когда пойдет в костел, самой отдать на почту ...

За несколько дней до святой Екатерины, вечером, собралась в трактире молодежь, парни и девушки. Дом снаружи и внутри вычищен до блеска. Около двери навешаны венки из хвои, в горнице за каждым образом — зеленая ветка, занавески у окон белы, как снег, полы вымыты чисто-начисто. Длинный липовый стол накрыт белой скатертью, а на ней раскиданы ветки розмарина, белые и красные ленты; вокруг стола, словно гирлянда из роз и гвоздики, сидят подружки невесты. Они собрались вить венки самой красивой из всех — Кристле, молодой невесте, которая сидит на почетном конце стола в окружении своих подруг. Нынче она освобождена от всех домашних хлопот и отдана на попечение свата и свахи. Эти почетные должности выполняли Мартинец, водивший людей на богомолье, и бабушка. У нее не хватило духу отказать Кристле, хотя она избегала шумных сборищ. Пани мама заменила старую, немощную хозяйку, а жена Кудрны и Цилька помогали ей. Бабушка сидела среди подружек невесты; и хоть в ее обязанности не входило вить венки и вязать букеты, к ней беспрестанно обращались за помощью и советом. Невеста привязывала бант на красивую ветку розмарина для дружки и свата; младшая подружка обязана была свить венок для невесты, старшая для жениха; другие девушки вили венки каждая своему кавалеру. Оставшиеся веточки розмарина надо было перевязать бантиками; они предназначались для гостей. Готовили букетики розмарина и банты для украшения гривы и сбруи лошадей, которые должны были везти невесту.

Глаза невесты загорались любовью и счастьем, когда останавливались на статной фигуре жениха, который прохаживался около стола вместе с другими парнями. Любой из них мог больше говорить со своей возлюбленной, чем жених с невестой, на которую Мила лишь время от времени взглядывал с тоской во взоре. Около невесты увивался дружка, а жених должен был ухаживать за старшей подружкой Кристлы. Все могли веселиться, шутить, острить сколько им угодно; разумеется, больше всего веселья требовалось от свата; только жених с невестой не смели показывать своей радости. Кристла говорила мало и не поднимала глаз от стола, забросанного ветками розмарина. Когда старшая и младшая подружки начали вить свадебные венки, все запели:

Где, голубушка, ты летала? Ох, летала! Где ты перышки замарала? Ох, замарала!

Невеста прикрыла лицо белым передником и заплакала. Жених с тревогой посмотрел на нее и спросил у свата: «Отчего она плачет?» — «Видишь ли, женишок, — весело ответил ему тот, — радость и печаль спят в одной постельке: бывает, одну позовешь — другая проснется. Не бойся, нынче плачет, а завтра улыбнется». Тут снова завели песню, одну, другую, за веселыми следовали заунывные. Величали молодость, красоту, любовь, восхваляли вольное житье молодецкое; затем стали петь хвалу молодым и счастливому супружеству, когда двое любят друг друга, как голубочки, и живут согласно, подобно зернышкам в одном колосе. Величальные песни то и дело перебивал своими остроумными шутками сват. Когда начали песню о супружеском согласии, сват заявил, что знает песенку поновее.

— Сам сочинил, сам на свет выпустил, — хвастался он.

— Давно не слыхали, как петух поет! Послушаем, как оно выходит! ... — закричали парни.

Сват встал посреди горницы и голосом, в котором слышался затаенный смех, уместный на свадебном пиру не меньше, чем благочестивый вздох на богомолье, начал:

О, ангельская радость! Рай! Семейное согласье! Тишина! Сказал жене: «Гороху мне подай!» Она мне варит кашу из пшена. А если мяса захотел поесть, Так пироги тебе печет жена. О, ангельская радость! Честь! Семейное согласье! Тишина!

— Такая песенка вместе с певцом ломаного гроша не стоит! — засмеялись девушки и громко запели, чтобы помешать парням слушать продолжение. За песнями, шутками и прибаутками незаметно связали букеты и сплели венки. Девушки встали из-за стола, взялись за руки, и образовав круг, запели:

Все мы сделали давно: Куплены обновы, Пироги испечены, И венки готовы.

В эту минуту в дверях появились пани мама и ее помощницы; руки у них были полны всякой снеди. Пан отец и дружка тащили пиво и вино. Снова все сели за стол, который на этот раз был завален уже не розмарином, а жареным и пареным. Кавалеры сели возле девушек, жених между старшей подружкой я свахой, невеста между дружкой и младшей подружкой, которая разрезала и подносила ей кушанье, так же как старшая подружка жениху. Сват непрерывно ходил вокруг стола, позволяя девушкам то кормить себя, то бранить; зато и им приходилось выслушивать его шутки, подчас довольно грубоватые. Когда со стола была убрана посуда, сват принес три миски — его подарок невесте. В одной была пшеница, которую он дарил невесте как символ плодородия; в другой — зола, перемешанная с просом, чтобы невеста, выбирая зерно, училась терпению; третья миска, «потайная», была плотно закрыта. Невесте не следует быть любопытной, и она не должна в нее заглядывать. Но разве можно было выдержать искушение? Кристле миска не давала покоя; когда никто не видел, приподняла она потихонечку кончик белого платка, закрывавшего миску, и . . . фррр — спрятанный там воробей вспорхнул к потолку.

— Видишь, милая невеста, так всегда случается с любопытными, — сказала бабушка, легонько потрепав девушку по плечу. — Человек скорее умрет, чем откажется узнать, что от него скрыто; а заглянет под крышку — там ничего и не окажется.

Молодежь не расходилась до поздней ночи; после угощения начались танцы. Жених с дружкой проводили сваху домой и при прощании напомнили, что завтра нужно прийти пораньше.

На следующий день жители долины и Жернова чуть свет были на ногах. Одни собирались в костел, другие — к свадебному столу и на танцы. Кто не был приглашен, не мог превозмочь любопытства и пришел поглазеть на свадьбу. Ведь о ней столько недель твердили, уверяя, что будет чему подивиться; невеста-де поедет в костел в господской карете, на господских лошадях, на шее у нее будут дорогие гранаты, а на самой — розовая шелковая кофта, голубая юбка, тоже шелковая и вышитый белый передник. Обо всем этом жерновские знали раньше, чем сама невеста. Им до малейших подробностей было известно, много ли и какие кушанья будут на свадьбе, в каком порядке подадут их на стол; сколько рубашек, сколько перин и какую посуду получит невеста в приданое. Словом, толковали, будто сама невеста расписала им обо всем. Не увидеть такой шумной свадьбы, не убедиться, к лицу ли невесте венок, много ли она прольет слез, как будут одеты гости, было бы непростительным грехом. Ведь это целое событие в их жизни, источник для разговоров не менее чем на полгода, — как же можно упустить такой случай!