Божена Немцова - Бабушка

Пан Бейер приносил детям горные кристаллы, рассказывал о скалах и пещерах, где отыскал их. Приносил мох душистый, словно фиалки, любил вспоминать о чудесном саде Рыбрцоуля, куда будто бы попал однажды, блуждая в страшный вихрь и снежный буран по горам.

Мальчики не отходили от лесника целый день, бродили с ним повсюду, смотрели, как сплавляют лес, катались на плотах. Когда же наутро пан Бейер прощался с Прошковыми, ребятишки заливались слезами и отправлялись вместе с бабушкой провожать гостя. Терезка всякий раз давала ему на дорогу столько провизии, что он едва мог дотащить.

—Ну, даст бог, на будущий год свидимся, будьте здоровы! — так говорил пан Бейер и начинал отмеривать своими длинными ногами огромные шаги. Долго потом дети рассказывали друг другу о разных чудесах и ужасах на Крконошских горах, вспоминали пана Бейера и не могли дождаться, когда снова придет весна.

4

С нетерпением ждали дети воскресенья, не говоря уже о больших праздниках. По воскресеньям бабушка рано их не будила. Сама она вставала чуть свет и уходила в местечко к ранней обедне — так уж старушка привыкла. Мать, да и отец, когда бывал дома, ходили к поздней службе; в хорошую погоду их провожали дети. Завидя вдалеке старушку, ребятишки с радостным криком бросались ей навстречу, точно целый год не видали. В праздники бабушка вся преображалась, лицо ее становилось еще более ласковым, одета она была наряднее: в новых черных туфлях, в белом чепце с большим накрахмаленным бантом; издали казалось, что на затылке у нее сидит белокрылая голубка. Дети с восторгом говорили: «По воскресеньям наша бабушка ужасно красивая!»

Обычно, подбежав к бабушке, каждый выражал желание что-нибудь понести. Один получал четки, другой шаль; Барунка, как самая старшая, тащила сумку. Из-за сумки как раз и разгорались споры: мальчики были чрезмерно любопытны, им не терпелось в нее заглянуть, а Барунка не позволяла. Дело доходило до того, что Барунке приходилось просить бабушку выбранить хорошенько мальчишек. Но бабушка, вместо того чтобы браниться, протягивала руку к сумке и оделяла детей яблоками или еще чем-нибудь вкусным; мигом водворялся полный мир. Каждое воскресенье Терезка напоминала матери:

– Прошу вас, матушка, не носите им больше ничего! И каждое воскресенье та неизменно отвечала:

– Ну как это можно ничего не принести из костела? Ведь и мы были детьми!... И все оставалось по-прежнему.

Вместе с бабушкой возвращалась из костела «пани мама» — мельничиха, а иногда еще какая-нибудь кумушка из Жернова — так называлась ближняя деревенька, лежавшая на холме у мельницы. Пани мама щеголяла в длинной юбке, кофточке и связанном из серебристых ниток чепце. Это была маленькая пухленькая женщина с живыми черными глазами, коротким приплюснутым носиком и двойным подбородком; на губах ее всегда играла приветливая улыбка. По воскресеньям она носила на шее мелкий жемчуг, в будни — гранаты. На руке у пани мамы висела тростниковая корзиночка с крышкой, в ней лежал купленный в лавке пучок разных кореньев, необходимых в хозяйстве.

За женщинами шел пан отец с каким-нибудь приятелем. Если было жарко, мельник нес свой светло-серый кафтан на палке через плечо. По воскресеньям он надевал начищенные до блеска сапоги; кисточки на голенищах очень нравились мальчикам. В эти сапоги пан отец заправлял свои узкие штаны. На голове его возвышалась черная барашковая шапка, с одной стороны которой свисали синие ленточки. Приятель был одет почти так же, с той лишь разницей, что его длинный кафтан с фалдами и огромными оловянными пуговицами был зеленого, а не светло-серого цвета: этот цвет пан отец считал самым подходящим для своей профессии.

Спешившие к поздней обедне люди поздравляли их с праздником и в ответ слышали пожелания всех благ. Иногда приходилось останавливаться, и начинались расспросы: кто как поживает, что нового в Жернове, как идут дела на мельнице. Зимой редко можно было встретить жерновского поселянина, направляющегося в городской костел: дорожка вилась по крутому склону холма, и пробираться по ней было небезопасно. В летнюю же пору спуститься с косогора ничего не стоило, особенно для молодежи. В праздничные дни до самого полудня на лугу по тропинке один за другим двигались пешеходы. Вот тихо бредет старушка в кацавейке и платке, возле нее, опираясь на палку, ковыляет муж; что ему много лет — сразу видно: в волосы воткнут гребень, как принято у стариков . . . Идут женщины в белых крылатых чепцах, их обгоняют, торопясь первыми перейти длинный мостик, перекинутый через речку, мужчины в лихо заломленных барашковых и выдровых шапках. С легкостью козочек сбегают сверху вниз девушки; за ними спешат быстрые, как олени, парни. Среди листвы мелькает воздушный белый рукав, зацепилась за куст вьющаяся по плечу красная лента, показалась пестро расшитая рубаха парня, и вот, наконец, веселый хоровод выбежал на зеленую лужайку.

Придя домой, бабушка снимала праздничное платье, надевала канифасовую юбку и начинала хлопотать по хозяйству. После обеда она любила посидеть рядом с Барункой, положив голову ей на колени, чтобы та поискала у нее в волосах, а то, мол, что-то чешется. Обычно в это время она засыпала, а проснувшись удивлялась:

– А я и не заметила, как глаза-то закрылись!

Днем бабушка уходила с детьми на мельницу, так уж было заведено: ребятишки радостно готовились к этой прогулке. У мельника была дочка Манчинка, ровесница Барунке, добрая и веселая девочка.

Перед воротами мельницы между двумя липами стояла статуя святого Яна Непомука ( Ян Непомуцкий – чешский католический святой, священник, мученик ); тут по воскресеньям сиживала после обеда пани мама с Манчинкой, а к ним иногда присоединялась какая-нибудь кумушка из Жернова. Пан отец стоял возле и, поигрывая табакеркой, что-нибудь рассказывал женщинам. Едва заметив идущих вдоль мельничного ручья бабушку с внучатами, Манчинка вскакивала и бежала им навстречу: пан отец в неизменном светло-сером кафтане, туфлях и засученных штанах, не спеша направлялся с жерновской кумушкой вслед за дочкой; а между тем пани мама торопилась на мельницу: «Надо приготовить кой-чего ребятишкам, чтоб они поскорей угомонились». И раньше чем являлась детвора, в саду пол окнами или на островке был накрыт стол; зимой детей кормили в доме. На столе появлялись румяные пироги, хлеб, мед, масло и сливки. На десерт пан отец приносил корзиночку яблок и груш, сорванных прямо с дерева: иногда пани мама насыпала в плетенку чернослива и других сушеных фруктов. Кофе и тому подобные господские напитки в то время не были в употреблении у простого люда.